Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Но Тамара была другого мнения и потащила-таки меня в Павловск. Я страшно противился этому, и допротивился до того, что упросил ее зайти в кафе по дороге. Как раз по левую сторону бульвара, ведущего во дворец, было маленькое симпатичное кафе, «Эльбрус» или что-то в этом роде.

Было одиннадцать часов утра, и вино, по правилам того времени, уже давали. Я приналег на знакомый мне по убойной силе «Алабашлы» и скоро был «хорош». Оглядевшись вокруг, я увидел, что в кафе — одни евреи! Человек десять евреев сидели за большим столом и оживленно что-то обсуждали.

— Ага! Небось — в Израиль хотят улизнуть! — решил я, и направился к их столу, составленному из нескольких столиков. До этого я достал чистый носовой платок и покрыл им голову, как истый иудаист. Во мне по-пьянке проснулся актер. Тамара осталась сидеть за своим столиком.

— Шалом! — приветствовал я честную компанию.

— Шалом! — недоверчиво ответила мне компания.

— Вус эпес махт аид? — подняв глаза кверху, риторически спросил я честную компанию, и сам же ответил, — аид дрейцих! (на идиш это означает: «Что делает еврей? Еврей крутится!»).

— Он сказал «эпес» — это наш человек, это настоящий аид! — разволновался пожилой еврей с седыми пейсами. Чужак сказал бы: «Вус махт аид?», — Но мы просим вас говорить по-русски, здесь, к сожалению, не все понимают по-идиш!

На это я охотно согласился, не дав себя долго упрашивать.

— Я не знаю, о чем вы здесь говорите, но ехать надо! — так начал я свою речь, — мы, московские евреи, считаем, что больше этого терпеть нельзя! Я был в Курске, и там тоже так думают, — я указал на Тамару, — вот эмиссар оттуда!

Компания обернулась к Тамаре и по-родственному закивала ей.

— Что пить будете? — услужливо спросил меня пожилой еврей.

— Вообще то, я уже начал «Алабашлы»… — замялся я.

— Понятно, а закусывать? — продолжал еврейский аксакал.

— А что здесь имеется кошерного? — озабочено спросил я.

— О, за это вы не волнуйтесь! — успокоил меня аксакал.

— Тогда полагаюсь на ваш вкус, — закончил я эту тему, и перешел к отъезду на Землю Обетованную.

Я мимолетно кое-что слышал о трудностях и хитростях отъезда на историческую родину и сейчас излагал их от первого лица. Дело в том, что в одну из моих поездок в Москву, я попал в купе (к моему ужасу двухместное!) с пожилой еврейкой из Америки, которая была в Курске в «агитпоездке». Она, видимо, приняв попутчика, то есть меня, за еврея, все мозги мне прокомпостировала перечислениями ходов и лазеек для быстрого выезда в Израиль. Вот они мне сейчас и пригодились!

— Не будем забывать, что наш Моше (пророк Моисей) сорок лет шел на Землю Обетованную, сам не дошел, но народ таки довел! И мы не должны жалеть ни времени, ни денег на отъезд домой!

А подконец я рассказал собравшимся одну из наиболее эффектных баек в том же ключе:

— Нет, а вы слышали, как наша Голда перехитрила этих агоев (неевреев) при отъезде на родину? (речь шла о бывшем премьер-министре Израиля Голде Меир). Таки она взяла с собой всю свою старую мебель, потому, что мебель, видите ли, дорога ей была как память! А ящики, в которые упаковали мебель, забили платиновыми гвоздями. Чтобы я так жил, если кто-нибудь из вас отличит железный гвоздь от платинового, не по цене, конечно! И вот, я знаю, но говорят, она так вывезла пятнадцать килограммов платины, а платина костен (стоит) много дороже чем голд (золото)!

Пейсы заахали, заохали: «Да, Голда — наше золотце — это голова! Сейчас таких нет!».

Я держался из последних сил. Меня мутило — мусульманский «Алабашлы» никак не «ложился» с кошерной закуской. Последний мой тост я уже не помню — о нем мне рассказала Тамара. Вроде, я поднялся на слабеющих ногах, налил бокал «Алабашлы» и провозгласил:

— Так сплотимся же под сияющим Магендовидом (Звездой Давида), который вывел нашего Моше и наш народ куда ему было надо!

И выпив бокал, свалился без чувств под стол. Меня подняли, осторожно вынесли наружу и положили на бульварную скамейку, целиком спрятанную в кустах. Тамара обещала «моему народу», что побережет меня от милиции и вытрезвителя. «Вынос тела» состоялся примерно в час дня. Проснувшись около семи вечера, я жалобно запросил воды и валидола, но услышал в ответ:

— Пьянь еврейская, я шесть часов сижу у тебя в ногах, как какая-нибудь Сара возле тела своего Абрама! Если ты не поспешишь, то ночевать будешь в питерской синагоге, а я пойду к Лере одна! — пригрозила Тамара.

Поняв, что сейчас шутки неуместны, я собрал последнюю волю в кулак, встал на неверные ноги, и поддерживаемый Тамарой под руку, побрел к станции, напевая печальную песню: