Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Она идет со мной, мы почти не выпиваем, только разговариваем, а когда дело доходит до «дела», Люда начинает собираться домой, и, несмотря на мои протесты, уходит. Я — в прострации: в Мамонтовку ехать уже поздно, одному оставаться — ох, как не хочется. Звоню домой Любе — она уже ложится спать, у нее и у Алика есть ко мне важный разговор. Она с утра едет к нему на дачу и приглашает меня заехать туда же попозже, часам к двенадцати.

Время уже за полночь, выхожу из дома немного проветриться и привести мысли в порядок. Прохожу мимо телефонной будки и вижу — в ней стоит рослая, хорошо одетая красивая девка, почему-то босая, и пьяным голосом кричит в трубку:

— Гиви… твою мать, дай мне Шоту! Шота — ты? А где он? Тьфу, твою мать! — плюет в трубку и бросает ее висеть на проводе.

Я строго выговариваю ей, что так делать не следует, вешаю трубку, и замечаю, что с грузинами, да и вообще с кавказцами дело иметь опасно…

— Тебя как зовут? — вдруг спрашивает девица с отчаянным выражением на лице.

— Влип, — думаю я — это же курам на смех — советую не иметь дела с кавказцами, а сам — при таком имени…

И отвечаю ей по-еврейски — вопросом на вопрос:

— А тебя?

— Я — Маша! — пьяным голосом отвечает девица, выходит из будки, берет меня под руку, — пошли!

— Куда? — в ужасе спрашиваю я.

— К тебе, ко мне — безразлично! Мне плохо — понимаешь? — заглядывая мне в глаза, быстро говорит босая Маша.

— Как не понять — самому плохо! — и я, взяв грех на душу, веду Машу в квартиру Алика.

Мы выпиваем, что осталось, а осталось почти все; Маша рассказывает мне какую-то ахинею про ее любимого Шоту и «пидораса» Гиви. Она плачет, целует меня и спрашивает не грузин ли я, так как очень похож на ее Шоту…

Маша сама тянет меня в койку, и ведет себя там очень страстно, приходится даже прикрывать ее рот, чтобы соседей не испугать. Потом мы выпили еще и забылись.

Просыпаюсь я часов в шесть — Маши нет рядом. На цыпочках выхожу из комнаты, а моя рослая босоногая фея, в чем мать родила роется в ящиках Аликиного комода…

Вот почему Шота «игнорирует» Машу — она же воровка! — доходит до меня.

— Маша! — громко крикнул я, голая леди вздрогнула и выпрямилась, — у тебя туфли украли?

— Украли, — кивает она головой, как болванчик — украли!

— Но разве это хорошо, — продолжаю я, — вот ты и ходишь босая! Квартира эта чужая, понимаешь ли ты, подо что меня подводишь? Ложись! — как офицер солдату, приказываю я.

Маша забежала в «нашу» комнату и мигом исполнила приказ.

— До чего ж хороша девица — между делом думаю я — и красива, и страстна

— а воровка! Да и проститутка, уж точно! Жалко, а какой любовницей могла бы стать!

Утром она выпила крепкого кофе, я — чаю. Даю ей двадцать пять рублей на туфли; не итальянские, конечно, но неплохие советские купить можно. И выпроваживаю с поцелуем за дверь. Мне пора ехать на дачу Алика, а это верст семьдесят на электричке, а потом пешком километра четыре.

Преодолеваю этот кошмарный путь, калитка на участке открыта, стучу в дом. Двери открывает Алик и таращит глаза от удивления:

— Что случилось? Пожар, ограбление?

— Да нет, с квартирой все в порядке, а Люба — у тебя?

Глаза у Алика вытаращились по максимуму, и он только спросил:

— А с тобой тоже все в порядке? Что ей здесь надо?

Тогда я пояснил ему ситуацию, и он все понял.

— Девки сговорились, и решили нас проучить — пока тебя, да и мне надо ждать подлянку! Хочешь, оставайся — погуляем, выпьем, а хочешь — иди, выясняй отношения!

Я поблагодарил и побежал на станцию. У меня начиналось состояние лихорадочной любовной гонки, такое состояние Киплинг называл «амок». Что делать? Звонить Любе, выяснять отношения? Ведь мы с ней договорились ехать на море. Кто лукавит — Люба или Алик? А вдруг Люба — у Алика на даче, спряталась в доме? Тогда зачем он приглашал меня остаться?

Еле дотерпел до прихода электрички, прибыв в Москву, наменял на вокзале двушек и принялся звонить.

У Любы в трубку ответил мужской голос, попросил назваться. А когда я это сделал, то послал меня матом подальше. Мне показалось, что говорил он с армянским акцентом. Тогда я снова набрал номер Любы, и когда услышал его «але?», то вслух вспомнил все самые грязные армянские ругательства. Я продолжал их вспоминать даже тогда, когда трубку повесили. Все — Любу надо вычеркнуть!

Меня била лихорадка. Решено — звоню Бусе.

— Привет! — добродушно откликается Буся.

— Позови Тамару! — прошу я.