Дмитрий Панов - Русские на снегу - судьба человека на фоне исторической метели

Так вот, именно благодаря порядку, организованности, царящим в семье, Пановы сумели пережить трудное время. В 1898 году снова хорошо уродили зерновые и бахчевые культуры. Это сразу повысило благосостояние семьи: за проданный хлеб тогда хорошо платили.

Думаю, что искусственно низкая цена на хлеб, за счет угнетения и ограбления крестьянства, установленная в 30-е годы «благодетелями народа» в наглухо застегнутых френчах, стала одним из серьезнейших факторов дестабилизации нашей экономики. Дотации — по сути подачки, мало помогают делу, когда даже три-четыре хороших урожая в колхозах, где мне приходилось бывать позже, практически ничего не меняли в жизни самих колхозников. А в конце прошлого столетия для русских крестьян урожай был праздником и заметно менял жизнь к лучшему.

Шло время, семья Пановых разрасталась. Мой отец — Пантелей Яковлевич Панов — родился в 1883 году. Среднего роста, худощавый, черноволосый и черноглазый, он был похож на свою мать — казачку Кучеренко. Уже в зрелом возрасте он всю зиму ходил на дом к учителю. И потому считался человеком грамотным: умел читать, кое-как писать, решать простейшие арифметические задачи. Был хорошим хозяином и охотником. Редко приезжал он из плавен без нескольких десятков уток. Как и все крестьяне в то время, одевался по праздникам в картуз, пиджак, рубашку с пуговичками у горла, перехваченную поясом, штаны и хромовые сапоги с массивным носком «помпе». А в будни одевались, как придется, носили юфтовые сапоги. Так что за полтора столетия на своем пути к свободе Пановы все-таки выбрались из крепостной зависимости и поменяли лапти на сапоги. Не густо. Но в то же время немало. Первое справедливо, если сравнивать Россию, скажем, с Францией, которая пережила за это время три революции, достигла вершин духовного развития и материального прогресса, приобрела колонии, разбогатела и обеспечила всему своему населению довольно пристойный уровень жизни. А если сравнивать с огромным Китаем, подпирающим южную границу России, то не так уж и мало. Но крот истории рыл на Западе, и рыл в пользу западной ориентации. В конечном итоге решался извечный российский вопрос: куда податься — в немцы или в монголы. Даже в самом плохом сне не могли представить себе мои предки — русские крестьяне, не разгибавшие спины, что готовится им в результате свободной «интертрепации» идей западноевропейских социалистов: возбужденных мужчин с растрепанными бородами и пенсне, соскакивающими в жаркой полемике с крупных носов.

Но пока жизнь проистекала спокойно: от урожая к урожаю, от одного семейного события, важнейшими из которых были свадьбы и похороны, до другого. Ощущалась в мироздании некая основательность, так любезная душе человека. Вспомню о Сталине — думается, он верно уловил это стремление людей к надежности власти. Как ни крути, при всех ужасах и тяжестях его режима, власть выглядела очень основательно. Во всяком случае, в глазах тех, кто сумел вписаться в сталинские условия бытия.

Мой отец, Пантелей, по характеру заметно отличался от своего отца Якова — типичного патриархального крестьянского деспота, грубого и даже задиристого. Более мягкая украинская кровь явно делала свое дело. 1905 год ознаменовался сумбурной русской революцией и поставил перед страной массу вопросов, решение которых уже нельзя было откладывать дальше. Всякий предлагал свой путь. В этом году мой отец женился. Моя мама — дочь рыбака переселенца с Украины, Фекла Назаровна Сафьян. Ее малая родина — село Фастивец Васильковского уезда Киевской губернии. Она была среднего роста, черноглазая, темноволосая, очень похожая на свою мать, мою бабушку Дарью Степановну Сафьян, умершую в год моего рождения. Мой дед, отец матери, умер за несколько лет до этого.

Позже, я не раз летал над селом Фастивец, родиной предков, но ни разу не заехал в это живописное село со ставком. Почему? Надо сказать, что все десятилетия, прошедшие после революции, большинство людей не искали свои крестьянские корни. Люди жили бедно и трудно. Если кто выбивался в люди, то возможностей помочь хватало лишь на ближайших родственников, а в помощи нуждались практически все. Далеко не все стремились общаться даже с ближайшей родней, не говоря уже о поисках новой. Да и должен сказать откровенно, со времени достаточно упорного сопротивления крестьян сталинской коллективизации, сломленной искусственно организованным массовым голодом, что конечно не могло вызвать в довольно широких массах особого желания подниматься в бой за Сталина во время войны, крестьянам не доверяли.