Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Насчитали несколько сожженных домов. Дошли до пивного завода, который еще дышит: к нему подъезжают и от него отъезжают подводы. Разграбленный, опустевший завод покорно отдает последние остатки своей продукции «стратегического назначения». Пиво для немца, можно сказать, продукт первой необходимости.

Но вот навстречу начали попадаться люди! В одиночку, по двое, по трое. Рады нам, а мы им до слез.

— Куда вы?

— А вы?

— Идем домой, на Подол.

— А мы хотим проведать Куреневку.

— Жандармы не ловят?

— Проскочите.

Спрашивают нас, а мы их, что слышно, долго ли еще нам так блуждать но своей земле. У всех одно мнение: сейчас происходит что-то важное, чего мы не знаем и чего не видим.

Женщина, которая шла с дочерью, узнав маму, обняла ее и на радостях, что живы, сказала нам:

— Терпите до льда. Как только замерзнет Днепр, наши тут же придут сюда.

Я назвала встречный, более близкий срок, о котором мы думали не раз:

— А может быть, наши постараются освободить Киев до Октябрьской годовщины!

— Вот это был бы двойной праздник!

Незаметно дошли до своей Куреневки, нас никто не окликнул, не остановил, мы обходили подводы, нас объезжали. На Куреневке настроение увяло, увидели опустошенные улицы. В каждом дворе полно немцев, и они хозяйничают как хотят. Спокойно расхаживают по улицам, по дворам и садам их крепкие, сытые лошади. Пропали садочки!

Молча переходим улицу, направляясь к нашему двору. Забор со стороны улицы повален. Немцы и у нас. По саду бродят лошади. Дверь в дом раскрыта настежь.

— Ну и хозяева! — чуть ли не плачет мама.

Обошли дом — и в сад. Уверенной поступью вхожу в свою квартиру. Бабушки идут за мной. И я и они заметили, что квартира Наталки пустует.

Немцы смотрят с удивлением, но не возражают, не кричат, догадались, что явились хозяева. Молча смотрят на нас, а мы на них. Чувствую, что мое спокойное поведение привело их в какое-то смущение, и продолжаю расхаживать по комнате, щупаю землю в вазонах с растениями. Мои спутницы присели на стулья. Трое немцев, собиравшиеся завтракать, стоят. Говорю в пространство:

— Зачем понадобилось ломать вещи?

На моей кровати лежит офицер. Приставляю к стене свободный стул и лезу снимать свой небольшой портрет в рамке, про который при уходе забыла. Офицер смотрит то на него, то на меня, а затем, чтобы что-то сказать, изрекает:

— Вы постарели.

Отвечаю:

— Фотографировалась всего лишь два года тому назад.

Запрятала портрет в ящик шкафа, полила цветы. Бабуси, осмелев, пошли осмотреть сад и проверить, что еще уцелело в остальных квартирах. Слышу, как тот же офицер говорит товарищам:

— Пришли хозяева дома.

В моей большой комнате на столе приготовлен завтрак: масло, копченая колбаса, банка варенья, свежие, только что испеченные блины. Смотрю на все это, как на бутафорию. Двое садятся завтракать. А тот, с черными усиками, завел со мной беседу, начал расспрашивать, где мы сейчас и почему выехали.

— Выехали? — говорю и голосом подчеркиваю свое удивление. — Нас выгнали, чтобы вам было просторнее. — А потом добавляю по-украински, чтобы не понял: — Мы живем в городе тайно.

Взяв какую-то нужную вещь, выхожу из комнаты, пускай продолжают чавкать. Пока бабушки ходили по саду, зашла в квартиру Маруси. Коридор подметал молодой солдат, видимо денщик. Я сразу определила: не то чех, не то румын. Солдат был один, офицеры куда-то ушли. Потом из разговора узнала, что он действительно чех. Беседовал со мной на смешанном славянском языке, состоявшем из русских и чешских слов, и мы легко понимали друг друга. Сказал, что у него есть мама и сестра, но он давно уже не знает, что с ними. Спросил, не голодаем ли мы. Сказала, что пришли домой взять картошку и свеклу. Смущенно предложил две буханки хлеба, добавив:

— Офицер ими лошадей кормит…

Квартира Наталки свободна. Соседи, которые возвратились и жили, прячась от облав, соблазнили маму, и она в дороге приняла решение: вернуться домой!

Тут она чувствует себя лучше, уверенней.

— А выгонят — снова пойдем на Подол.

— А если далеко загонят? — возражаю я.

— Далеко уже не загонят. Нет, нет.

С тяжелой ношей — свеклой и картошкой — едва добрели назад. Мама сейчас же поделилась своими намерениями, которые конечно же пришлись по душе и Наталке и детям. Загорелись и они желанием вернуться на Куреневку.

Ну что же, пусть будет так. Лебединские сказали: «Если не получится, как задумано, — немедленно возвращайтесь. Будем ждать».