Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Три дня и три ночи где-то далеко вокруг города кипело и гудело. Значит, наши наседали, немцы отбивались. А теперь опять наступила гнетущая тишина.

В комнатах оживление: на полу стоят два малых мешка с зерном. Дети чуть ли не обнимают их и ждут не дождутся завтрашнего дня, когда бабуси напекут вкусных «ляпеников» [13] Наспех приготовленные лепешки. , «печенья». Зерно солодовое, сладкое. А появилось оно у нас вот как. Под вечер дети, как обычно, торчали около окон, и вдруг Маринка позвала Наталку. Девочка увидела, как проехал набитый доверху мешками грузовик, оставляя за собой на дороге чудесную золотую речушку зерна: один из верхних мешков лопнул и щедро излил на волю длинную струйку золотых слез.

Следом за Наталкой к окну подошли и мамы и тоже увидели на дороге зерно; с чердака, с пункта «Совинформбюро», как мы его прозвали, явилась и я с остальными «робинзонами XX века».

От первого порыва-побежать и забрать «манну небесную», как шутя выразились мамы, удержались — подождем, пока сгустятся сумерки. Дети продолжали «стеречь» мостовую. В сумерки, оглядываясь, нет ли где-нибудь поблизости патруля, мы с Наталкой и сестрами Лебединскими выскочили на мостовую. Несколько минут крайнего нервного напряжения и волнения — и мы с мешочками уже в комнате. Вылазка прошла как нельзя лучше.

Сейчас же заработала кофейная мельница, которая нашлась среди кухонной утвари наших хозяев. По тарелке муки смолол каждый, и все довольны — мукой и рабочей усталостью. Собираемся укладываться. Спим уже раздеваясь: привыкли не думать о том, что может случиться ночью.

Темно и тихо. А тишина эта настороженная и враждебная.

Двенадцать часов дня.

Возвратились с Наталкой после «прогулки по городу» — пробрались на Андреевский спуск, который неподалеку от нашей улицы, в надежде, что Маруся с Васильком и родственниками спрятались здесь или вернулись сюда, если их откуда-нибудь выгнали.

Тяжко идти но улицам. Ни одного уцелевшего дома. Перерытые дворы, глубокие ямы-готовые могилы. Остановится возле какого-нибудь дома машина — и мародеры грузят в нее уцелевшую мебель, со двора доносится шум и тяжелый стук сапог — это отбирают и сносят в кучу вещи, которые отвезут следующим рейсом.

На выброшенные из окон вещи, которые не понравились мародерам, на изорванное тряпье, на разбитые тротуары тихо падают пожелтевшие листья клена; уродства руин не могут скрыть огромные коричневые лапы уже пожелтевших каштанов.

Воздух сухой и такой звонкий, что идем по тротуарам почти на цыпочках, опасаясь шума собственных шагов. В квартире Марусиной тети на нас посмотрело выбитыми глазами огромное окно, показала пустоту раскрытая настежь дверь, и мы поспешили отойти: в такой квартире, да еще на первом этаже, никто не станет прятаться. Мы это знали заранее, но пошли, чтобы еще раз убедить в этом маму и побыть немного на воздухе. Прошлись по улицам мертвого города, как по кладбищу. Нет, они кажутся еще более грустными, чем кладбище. Заторопились домой.

Встретили нескольких человек. Вначале они прятались от нас, а потом, присмотревшись, вылезали из тайников, радуясь нам. Когда переходили одну из улиц около спуска, перед нами неожиданно поднялась крышка водопроводно-канализационного люка и оттуда выглянула всклокоченная голова молодого мужчины с грязным лицом, но веселыми глазами. Голова спросила:

— Какая власть в Киеве?

— Немецкая еще, — ответили мы и, не удержавшись, рассмеялись.

Голова исчезла, крышка стала на свое место.

— Должно быть, прячется туда днем, а ночью вольно дышит, — задумчиво говорит сестра. — Мужчинам еще труднее, чем нам.

Маруся с родственниками, надо думать, подалась куда-нибудь в близкое село.

Что еще до вечера сделать бы? В комнате шмелем гудит кофейная мельница. Новому занятию обрадовались: оно убивает время.

Ночь была неспокойная, но интересная: над городом гудели наши самолеты, кругом ярко горели ракеты, со всех сторон ухало и кипело, где-то пылал огромный пожар; пожаром и ракетами была освещена вся наша квартира. Запрятались подальше от окон, в самые темные углы освещенной комнаты; ночью просыпались несколько раз, слушали, как сотрясается земля, смотрели с чердака на пожар. Спали урывками, неспокойно.

Проснувшись на заре, прислушивались к непрекращающемуся гулу земли и решили, что именно сейчас, в эту рань, удобнее всего будет наведаться на Куреневку: после такой ночи мародерам, наверное, будет не до нас; кроме того, на рассвете легче будет избежать облавы. Из дому нужно было принести еще овощей, а сестры Лебединские загорелись желанием спасти швейную машину, которую мы с еще кое-какими вещами и моими книжками надежно спрятали на чердаке. Лестницу, ведущую на чердак, мы поломали; ловкая Наталка легко проникает туда через замаскированный люк в потолке коридорчика. На закопанные вещи все махнули рукой; жаль, что мы не забросили их на чердак. Впрочем, особенной уверенности в неприступности чердака у нас тоже не было.