Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Снова та же картина: Маринка с узелком и куклой, бледная до прозрачности, с огромными черными глазами, в которых застыл страх, крошка Юрик в валенках и платочке, с узелками и теми же игрушечными ведерцами. Но у него в глазах веселые огоньки: как же, идем гулять, столько интересного будет вокруг! Но почему надо опять тихо ступать, почему нельзя говорить в полный голос?

Ох, как же трудно идти! Дети едва плетутся за нами.

И на этот раз никто нас не тронул. Уж от одного этого было радостно на душе. Как-нибудь пересидим дома, а наши вот-вот нагрянут!

Дошли было почти до трамвайного парка, когда нас остановила женщина в белом халате. Она, судя по всему, шла к больнице.

— Вы на Куреневку?

— Да, домой.

— Ой, немедленно спрячьтесь. Жандармы гонят оттуда людей. Вас ограбят и изобьют.

Мы, не успев поблагодарить, шмыгнули в дыру ограды, вдоль которой лежал наш путь. Испуганные дети расплакались. Оглянулись уже на стадионе «Спартак» и увидели, что по улице бредут десятки людей, окруженные конной жандармерией. Мы оказались не в укрытии, а на открытом пространстве, где нас легко было заметить. Бежим к домику, который первым попался нам на глаза, так как стоял тут же, на спортплощадке. И вот мы уже скрылись, но мама… мама отстала!

— Скорее, скорее! — кричу и выбегаю ей навстречу, махнув рукой сестре, чтобы сидела, не показывалась с детьми. Хватаю на свои плечи коромысло, но уже поздно: нас с мамой заметили.

Выстрелы… мимо!

Прямо на нас с пистолетом в руке мчится жандарм. Не растерявшись, заслонила собою маму. Быстро и гневно говорю жандарму по-немецки:

— Почему стреляете, не предупреждая, разве не видите, что мы не из колонны? Пробираемся на Лукьяновку, где ждет с машиной брат, который работает в СДЗК (что это такое — я не знаю, но слышала это название и решила козырнуть им). Он должен отвезти нас в Житомир, так как по железной дороге туда добираться трудно. Брат нас ждет, должно быть, уже волнуется.

Вру и хочу сама верить в то, что вру. Говорю волнуясь и как будто бы вполне убедительно. Вдруг он перебивает меня:

— Говорите по-украински, я не понимаю немецкий язык.

Вот гад так гад!

По-украински брехня получилась еще более складной и убедительной. Через этот стадион действительно лежал кратчайший путь на Лукьяновку, и многие им пользовались. Жандарм ушел, сказав:

— Мне показалось, что вы убежали из колонны. Раз вы не из колонны, можете идти, куда вам нужно!

Не помню, как втащила обмершую маму в пустой, как оказалось, домик, где до войны брали зимой коньки напрокат любители этого спорта.

Мы доплелись обратно к Лебединским. Куреневка потеряла для мамы и для всех нас свою привлекательность. Спешили, чтобы нас не застигла ночь. Детей хоть неси на спине. Плелись, напрягая все силы и думая лишь об одном: лечь и выспаться. Смеркалось, а мы все еще тащились к своему убежищу, которое казалось теперь просто прекрасным.

Боялись — а вдруг снова задержат? Во второй раз может не посчастливиться. Но нам повезло. Когда были недалеко уже от своей калитки, нас окликнул немецкий патруль. Ужас какой! Мы позабыли, что на улицы города с наступлением вечера выходят патрули.

Попытались было спрятаться в пустом магазине, но патруль пошел за нами. Пришлось снова врать. Нам велено было поскорее исчезнуть с улицы. Зайдя в первый попавшийся двор, переждали, пока «блюстители» порядка ушли на другую улицу, и скорее, скорее к заветной калитке.

Была полночь. Лебединских, разумеется, удивило наше позднее появление. Но и радовались они тому, что все обошлось сравнительно благополучно.

Проснулась сегодня очень рано, еще до рассвета, напуганная, в слезах. Мне привиделось во сне, будто я в своем саду, но не радует он, не веселит сердце. Утро без солнца, серая изморось, мокрые, опавшие с деревьев листья под ногами. Подхожу будто бы к скамейке под грушей, и ноги подкашиваются: ямка под деревом вскопана, возле нее раскрытый пустой чемоданчик. Тетради дневника исчезли. Села на мокрую скамейку и зарыдала, но крикнуть, позвать маму не могу — голоса нет. Тут, как обычно при всяком кошмаре, я, к счастью, и проснулась.

Мамы уже хлопотали. Они топят плиту, варят суп по ночам, чтобы не был заметен дым из трубы. Мамы возятся, а я пишу. Незаметно прошло несколько часов. Солнце заливает комнаты. Дети о чем-то шепчутся возле окон, наблюдают: не появится ли кто-нибудь на улице. Наталка и Регина Дементьевна вяжут, Софья Дементьевна, закрывшись у себя в комнате, читает.