Людмила Третьякова: Красавицы не умирают

Это был истинный вельможа, чрезвычайно приветли­вый и простой в обращении со всеми, даже со слугами. Встречаясь с незнакомыми людьми на аллеях своей лет­ней резиденции Архангельское, куда разрешалось вхо­дить каждому, он издали снимал шляпу и вежливо рас­кланивался.

Вольтер, познакомившись с князем, был очарован им и в письмах Екатерине II наговорил массу комплиментов: счастлива императрица, имеющая таких подданных.

Демонстрируя свое уважение ценителю искусств, На­полеон предоставил в распоряжение князя императорскую ложу. Обитатели Тюильри весьма удивились: до сих пор подобной привилегией пользовались исключительно особы королевской крови.

Однажды, приехав в театр, Юсупов был остановлен вежливым вопросом человека, охранявшего вход в импе­раторскую ложу: «Вы король?» — «Нет, — ответил Юсупов. — Я русский князь». Дверь была с поклоном открыта...

Екатерина II всегда доверяла Юсупову и была с ним исключительно нежна. Говорили, что спальню князя укра­шала картина, где она и ее советник были изображены в виде Венеры и Аполлона. Такая аллегория показалась но­вому царю Павлу I нескромной, и он якобы приказал Юсу­пову уничтожить картину. Сомнительно, чтобы гордый князь его послушался. Он слишком веровал в свою счастли­вую звезду. И действительно, прежние любимцы Екатери­ны почти все подверглись опале — сын-император, как из­вестно, не дружил с мамашей. Князь же Николай Борисо­вич получил при Павле I чин действительного тайного со­ветника, Андреевскую ленту и несколько весьма престиж­ных должностей. При следующем императоре — Алексан­дре I — звезда Юсупова сияла так же ярко. И при Нико­лае I ему жилось прекрасно. На протяжении четырех царствований российский Крез, не ведавший, сколько у него имений и крепостных душ, находил время и для добросо­вестной службы Отечеству, и для отдохновения.

В дни рождения жена князя Татьяна Васильевна полу­чала подарки баснословной цены, но главное — ориги­нальные. Однажды Николай Борисович преподнес ей це­лую коллекцию прекрасных статуй и ваз из итальянского мрамора. Их расставили в парке Архангельского, и Татья­на Васильевна могла ежедневно взирать на знаки внима­ния галантного супруга. В другой раз он купил еще неви­данных в России экзотических птиц и животных, стоило ей лишь обмолвиться о зверинце.

Императрица, узнав о планах очаровательной супруги Юсупова, прислала семейство тибетских верблюдов.

Каждый приезд княжеской четы из дворца московско­го во дворец подмосковный обставлялся пышно. Архан­гельское их встречало пушечными выстрелами, а многочис­ленная челядь кланялась в ноги. В честь матушки-княгини провозглашались здравицы.

Молодая Юсупова проявила себя как женщина энер­гичная и деловая. Ее заботами имение мужа благоустраи­валось и расцветало. Громадные средства князя были к ее услугам. Современники сравнивали Архангельское с Вер­салем, а его хозяйку стоило сравнить с королевой, едино­властно правившей этой подмосковной страной роскоши. Супруги Юсуповы были в состоянии себе позволить все, до чего только могла додуматься изощренная фантазия.

Парк стал, собственно, уже и не парком, а произведе­нием искусства. Сотни крепостных с утра до вечера уха­живали за ним. Чтобы они не отвлекались на заботы о хлебе насущном, князь, изгнавший зерновые культуры с благословенных земель Архангельского, закупал их в со­седних имениях.

Едва ли кто из приезжавших сюда гостей мог сдержать возглас изумления. В зимнем саду среди цветущих апельси­новых деревьев били фонтаны и летали райские птицы. Специальная система отопления создавала в огромных оранжереях климат Средиземноморья. Изумленный гость, находясь за стеклянными стенами, как бы из итальянского полдня мог слушать завывания российских метелей.

Говорили, что в княжеских прудах рыба была мечена золотыми кольцами, а каждый полдень из отдаленного уголка парка выпускали орла, который парил над глав­ным дворцом с развевающимся княжеским штандартом на шпиле.

Главный дворец был переполнен собраниями живописи, фарфора. В его залах не умолкал гомон бесконечных праздников. Юсуповы славились широким гостеприим­ством и «лукулловыми» обедами. Изысканные запахи французской кулинарии смешивались с ароматом срезан­ных в оранжереях цветов и духами нарядных дам. Скрип­ки виртуозничали. Сотни свечей в хрустальных люстрах, отражаясь в зеркалах, делали еще более ослепительным общество, веселившееся на маскарадах и балах. И каза­лось, в этом, обособленном от всего мира, царстве беспеч­ности нет и никогда не найдется места ни малейшему огорчению, ни одной слезинке.