Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Самым скромным талантом Бланта было его необычайное умение завоевывать доверие всех своих коллег, начиная от самых высокопоставленных и кончая низкими чинами. Ему доверяли настолько, что каждый поверял ему свои мысли без малейших опасений. Например, он несколько раз сообщал нам данные о стратегии вермахта и его операциях в России. Чтобы получить эти данные, Блант воспользовался услугами своего приятеля Лео Лонга, с которым учился в Кембридже, и завербовал его в 1935 году. Лонг, работавший в военном министерстве, имел доступ к дешифровальной работе в Блечли Парке и мог, не торопясь, читать донесения, расшифрованные экспертами Блечли. Сведения, просачивавшиеся через Лонга и передаваемые нам Блантом, часто дополняли или подтверждали факты, которые давал нам Филби. В мире разведки чем больше информации из различных источников касательно одной и той же темы, тем больше ее достоверность.

НКВД никогда не имел прямого контакта с Лонгом. Мы знали его как самого главного информатора Бланта, но лично я не могу сказать, какие именно данные исходили от него, потому что все приписывалось Бланту, как само собой разумеющееся. В архивах КГБ имя Лео Лонга не значится в хронологической подшивке документов, поступавших к нам от наших английских агентов.

Блант был вдвойне ценен для нас, потому что он мог читать дела английской контрразведки, заведенные на наших дипломатов в Лондоне. И он никогда не колебался: прочитать их или нет. Насколько мне известно, эти дела не содержали в себе ничего действительно важного, но когда англичане затевали какие-либо операции против советских граждан, например, когда хотели завербовать или даже арестовать кого-то из них, можно было положиться на Бланта в том, что он даст нам знать об этом немедленно.

Еще одна папка, к которой я имел неограниченный доступ, касалась Дональда Маклина, в разное время проходившего под кодовыми именами — «Стюарт», «Уайз», «Лирик» и «Гомер». Из наших кембриджских агентов я знал Маклина меньше всего лично. И встретился с ним впервые в Москве после того, как его оперативная карьера уже кончилась. Однако я обработал львиную долю всех документов, переданных им Центру, поэтому очень хорошо знаю, кем он был, как работал и какую информацию давал.

Отец Дональда Маклина, сэр Маклин, — пресвитерианец, адвокат, занялся политикой в начале своей карьеры. Сэр Дональд был либерал. Он занимал пост министра образования в правительстве Стенли Болдуина [21] Макдональд Джеймс Рамсей (1866–1940) — премьер-министр Великобритании в 1924 и 1929–1931 гг. и, как отец, относился к своим детям довольно безразлично. Дональд Маклин-младший рос чувствительным, необщительным, ушедшим в себя ребенком.

Когда он был еще очень мал, его послали в школу Грешема в графстве Норфолк. У него были хорошие способности, а дружбы со своими соучениками он не завязал (кроме Джеймса Клугмана), и ребята не принимали его в свою компанию. Одиночество, сопутствовавшее его ранней молодости, не могло не оставить неизгладимого следа в его дальнейшей жизни.

Окончив школу Грешема, он поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета в 1931 году на отделение иностранных языков и литературы. Там он встретил вездесущего Гая Бёрджесса, с которым до глубокой ночи иногда говорил о политике и марксистской теории. Все больше и больше подпадая под влияние Бёрджесса, он не мог не проникнуться резкой неприязнью к Соединенным Штатам в частности, и к капитализму вообще.

За надменный и презрительный вид он прослыл среди студентов снобом, но на самом деле высокомерие служило ширмой, за которой скрывались кипучие страсти. Как и большинство студентов Кембриджа и Оксфорда в то время, он интересовался главным образом спортом и политикой. Бедственное положение трудящихся в 30-е годы вызывало у него горячий протест, и он легко сблизился с коммунистами. В отличие от Бланта, который не любил откровенно высказывать свои политические убеждения, и от Бёрджесса, который до хрипоты в горле спорил о политике, не выражая при этом своей личной точки зрения, Маклин принимал участие в демонстрациях и считал себя бескомпромиссным и твердым политическим борцом за справедливость.

Один раз я увидел в английской газете фотоснимок: Дональд Маклин с решительным видом шествует во главе колонны рабочих. Это был человек, готовый пожертвовать всем ради правого дела.

Маклин оставался верен коммунистическим убеждениям до дня своей смерти. Он верил, что марксизм-ленинизм — единственно правильное учение. Даже в Кембридже от него часто слышали, что его заветная мечта учить русских детей английскому языку. Почему английскому? «Потому что, — отвечал он, — мировая революция завершится по-английски. Русские люди должны знать английский».