Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

(Пункт 19-й: персидский ковер небольшого размера. Пункт 20-й: так наз. коврик у постели. Оба сильно загрязнены. Отчистить невозможно. Списать в расход.)

Члены комиссии изымают прощальные письма (среди них и письмо, адресованное Лошеку, в котором Рудольф, очевидно, полагая, что самоубийство сделает его недостойным общества своих предков, покоящихся в склепе венской церкви капуцинов, и не слишком-то стремясь быть погребенным в этой компании, препоручал свои бренные останки заботам лакея: "… подле баронессы, на небольшом кладбище аббатства в Хайлигенкройце") , вытряхивают все ящики, упаковывают все бумаги, личные вещи принца складывают в чемоданы (отсылают прочь чересчур ретивого и настырного вице-председателя баденского окружного суда, который, прознав о "выстреле", тотчас поспешил принять необходимые меры в охотничьем замке, относящемся к его округу, но затем удовольствовался и обрывком фразы на визитной карточке графа Бомбеля — ведь ее можно было приложить к отчету как оправдательный документ — и тем самым сохранил для потомков эту ценную визитку; архив государственной прокуратуры в том округе выпал из внимания устранителей следов, зато привлек внимание позднейших следопытов, и в отличие от уймы исчезнувших содержательных протоколов и бумаг этот изящный квадратик картона с рельефно оттиснутой надписью и поныне доступен обозрению во всей своей полнейшей незначительности) и наконец велят принести дорожный гроб, завинчивают металлическую крышку (но второпях, очевидно, прилаживают ее плохо, поскольку она потом все время сползает и ее без конца приходится поправлять, а то и придерживать, на дорожных ухабах, — это производило очень тягостное впечатление на сопровождающих слуг), и траурная процессия направляется на железнодорожный вокзал в Бадене, где ее уже поджидал специальный поезд, затянутый траурной драпировкой, с паровозом наготове. При свете желтых газовых фонарей поезд, окутанный облаками пара, должно быть, являл собою таинственное и торжественное зрелище.

Была поздняя ночь. Майерлинг и его окрестности заполонили детективы в штатском, охотясь на газетчиков. Алоиз Цвергер остался на пару с Мери Вечера в окруженном полицией замке.

На улицах Вены тем временем уже разошлись первые специальные газетные выпуски, более того, один из них даже успели конфисковать (газету "Нойе Фрайе Прессе", которая написала, что наследник был обнаружен "с огнестрельной раной у себя в постели …" — откуда могли быть известны такие подробности?) и уничтожить с таким тщанием, что от нее не сохранилось ни единого экземпляра. Тем самым было положено начало разгулу цензуры.

Официальное сообщение — результат совместных усилий премьер-министра графа Тааффе и министра иностранных дел графа Кальноки — появилось в специальном выпуске "Винер Цайтунг" (а по-венгерски в газете "Будапешти Кезлёнь"):

"Жестокий удар постиг высочайшую правящую династию, все народы Австро-Венгерской монархии, каждого австрийца и каждого венгра! Горячо любимый всеми наследный принц Рудольф скончался! Приглашенные на охоту гости были сражены горем, узнав страшную весть о том, что его высочество наследный принц испустил свой благородный дух в результате сердечного приступа".

Это объявление просуществовало ровно один день. Но верить ему, конечно, не верили ни минуты; подозрительнее "сердечного приступа” мог быть только разве что "несчастный случай на охоте".

Почему же все-таки власти потом отступились от первоначальной версии? (Коль скоро полную правду — то есть дополненную участием Марии — так никогда и не предали гласности.) Или их намерениям помешало то, что в бестолковой суете на самом раннем этапе правду (приблизительную) узнало больше людей, чем это было допустимо? Выяснилось, что слухи пресечь не удастся и они рано или поздно появятся и на страницах печати — если не в Австрии, то в более вольной венгерской печати или за границей, — а тут уж австрийская полиция бессильна, не может же она выловить все до одной газеты, провозимые исподтишка! Или первая версия наткнулась на сопротивление венских профессоров, производивших вскрытие (и побоявшихся утопить свое доброе имя в потоке злословия?), поскольку они, несмотря на все старания графа Бомбеля, не соглашались констатировать причиной смерти сердечный приступ или удар? А может, кто-нибудь из придворной канцелярии, увидев раздробленный череп, сообразил, что даже самый искусный бальзамировщик не способен скрыть истинную причину смерти и, значит, самое позднее на катафалке все и без того выйдет на явь?