Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

Прежде чем гроб снесли в склеп, король подошел вплотную к нему и предался истовой молитве; затем проводил усопшего в родовой склеп, куда за ним последовали все близкие. Но там сверхчеловеческое самообладание оставило его: король бросился к гробу, обхватил его, приник всем телом, прижался губами, и боль истерзанной души прорвалась бурным рыданием; плач и причитания коронованных особ и великокняжеских персон служили эхом судорожным рыданиям и вздохам короля, оплакивавшего своего сына. Наконец пароксизм боли спал: король рухнул на колени, долго-долго молился, плач его становился все слабее, рыдания вырывались все реже, и вот он поднялся, тихо, безмолвно покинул склеп, поглотивший все самое для него дорогое.

Так был похоронен Рудольф, в котором мы видели второго Матяша Корвина [26] Матяш (1443–1490) — венгерский король, проводивший политику централизации страны. . Более всего — после царственных родителей — предавались скорби венгры, ведь венгерскую нацию он любил больше прочих.

Заключительная строка его письма, написанного в последние минуты агонии, длившейся часы или час, звучит так: "Благослови господь нашу любимую родину!"

В смертный час человек бывает наиболее откровенен.

Вплоть до гибельного утра лишь он да Стефания знали, какие слова с юных лет были выгравированы на его запонке: "О венгр! Отчизне предан будь неколебимо!" [27] Известная цитата из стихотворения "Призыв" Михая Вёрёшмарти (1800–1855).

Он любил все народы, все нации своей объединенной империи, но темперамент, склонность, сердце более всего влекли его к нам, венграм. Он знал историю нашей нации, ободрял все наши нынешние устремления, разделял наши будущие чаяния. Мы до такой степени чувствовали его своим, что не ревновали его ни к чехам, когда он обитал в мраморных залах Градчан, ни к немцам, когда его главной резиденцией был венский Бург, ни к полякам, когда, объездив их страну, он счел их чуть ли не ровней нам, ни к хорватам, когда он в Загребе похвалил их воинскую доблесть, — нет, мы не боялись, что кто-либо у нас его отнимет. Единственное, чего мы боялись, — это смерти, и она отняла его у нас.

Но и смерть погребла лишь его прах в склепе венской церкви капуцинов, где гроб его занимает сто двадцать третье место в ряду гробов его предков: бессмертная душа его вознеслась пред трон господень, держа ответ за крат-кую, но обильную деяниями жизнь, память же о нем сохранится на земле, покуда хоть один секей [28] Секеи (секлеры) — этнографическая группа венгров в Трансильвании. будет славить господа у подножья заснеженных гор Трансильвании!"

Петер Шимон , "Король и отчизна", 1899

Сплетни стаями саранчи облепили Вену, а инспектор Эдуард Бергер, ни сном, ни духом не ведая о ночных происшествиях, по-прежнему околачивался вокруг охотничьего замка, втихомолку выполняя возложенное на него поручение: он должен установить (по приказу барона Крауса), находится ли баронесса у Рудольфа, или ее здесь нет. Поручение это весьма деликатного свойства и требует такта и осмотрительности; поскольку на территорию замка вход ему заказан, инспектору Бергеру не остается ничего другого, кроме как наблюдать за прибытием людей в замок и их отъездом. Ему бросается в глаза, что движение туда и обратно крайне оживленное, однако выводов он не делает, лишь исправно заносит все приезды-отъезды в свою записную книжку. Остальное его не касается. И только под вечер от инспектора Выслоужила, прибывшего с десятью агентами в Майерлинг "оцепить место происшествия", он узнает, к немалому своему удивлению (но ведь и глава полиции чуть ли не последним в городе — лишь в середине дня — получает информацию о случившемся), какие чудовищные события разыгрались у него прямо под носом. Зато благодаря добросовестности ничего не подозревавшего инспектора Бергера нам в точности известно, кто, когда и с кем прибыл, в какой карете примчался доктор Видерхофер и со сколькими людьми явился граф Бомбель. Мы могли бы сообщить хронологические и прочие данные (создав видимость научной и даже следовательской скрупулезности), но это ничего не дает, не говоря уже о том, что читатель и так в избытке обременен несущественными подробностями. Замечу лишь, что Лошек, стоявший на посту у дверей "покойницкой", наконец-то может вздохнуть с облегчением: доктор Видерхофер снял с его плеч бремя ответственности.

В малом салоне еще сохранились на столе остатки ужина; на полу несколько пустых бутылок из-под шампанского, один из стульев опрокинут. У смертного одра наполовину опорожненная бутылка коньяка — врач первым делом велит унести ее прочь, чтобы она не попалась на глаза императору, если тот приедет к сыну. (Император не приехал.) Затем он берется за дело.