Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

О мачехе вот тоже хлопотал. Забыли, затуркали её дочь с зятем-бичом. Я попросил власти хоть чем-то помочь старухе, квартиру подладить, всего семь градусов в жилье, болеют. Поскольку никогда и ничего не прошу, власти уважили и дали мачехе однокомнатную отдельную квартиру, так трудящиеся тут же накатали письмо за сотней подписей: «Ах, сын-писатель, так ей фатеру, а мы — пропадай!» Совсем народишко наш шпаной и оглоедом становится. Горлохват и вор — главное действующее лицо у нас. Преступность и смертность здесь ужасающие. Ситуация жизни, кажется, уже не контролируется. Полный разброд и анархия вместо обещанного порядка и благоденствия. Уже приходит на ум мысль о том, что жить, слава богу, остаётся немного, тревоги о детях и судьбе нашей измучили. Но наш брат хоть частично может излить тревогу на бумаге, а каково людям, которые носят всё с собой и в себе?!

Год надвигается юбилейный — Шукшин, Игарка, Енисейск, и всё летом, так, может, хоть весной у нас побываешь или сейчас давай рвани. Что-то Марья Семёновна часто тебя поминает, по Уралу тоскует, скорее, по могилкам, оставшимся на Урале. Со смертью бедного Миши Голубкова словно ещё чего-то оборвалось и безысходность какая-то душу охватила — уж больно неподходящий для ранней смерти человек-то был.

Ну, вот писал, писал и вроде ничего ещё не высказал, не сообщил, устал, наверно. Поэтому закругляюсь и спать буду ложиться. Полежу, подумаю, повспоминаю леса, реки, походы, рыбалки, приду к выводу, что всё же я счастливый человек — столько красоты перевидал, столько радостей изведал от природы и людей, да с тем и усну.

А про литературу уже ни думать, ни говорить не хочется, всё же удалось отравить отношение к ней, даже в таком преданном ей и благодарном человеке, как я. Наверное, скоро совсем я запрезираю и себя, и дело своё, а это равносильно смерти. Твой кореш Конецкий вон хоть пьяный бред пишет и безответственно, мимоходом обижает людей, не щадя даже инвалидов вроде Жана Каталя, человека хлебосольного, много лиха на веку хватившего и не лишённого благородства, пусть и французского. Вякал бы про нас, про нас всё можно, мы уж и обижаться сил не имеем, да и досугу тоже.

Ну, обнимаю тебя. Желаю спокойной ночи — третий час пошёл. Пора и мне на боковую. Храни тебя и близких твоих Бог. А Михаил Сергеевич [отец Миха ил (Капралов). — Сост.] уехал-таки в Барнаул. Там молится за нас, грешных.

Преданно твой Виктор Петрович

1989 г.

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валентин!

Пришёл твой рассказ, перепечатанный «Литературной Россией», и хорошо, что сдержался, проявил «сибирский» характер и не написал сразу. Нагородил бы кучу восторгов и только, а они, восторги, профессионально работающему человеку ни к чему.

Я вот все эти дни о чём думаю — неужто проклятье этой профессии состоит и в том, что чем больше страдает человек (и физически тоже), тем у него лучше получается?!

Во всяком разе, мне так кажется, что такого мироощущения, такого проникновения в самоё себя, в свою, и значит и человеческую душу, такого внутреннего предчувствия, страдания и сострадания близким, а близкими тут становятся все, и свои и чужие, такого запредельного проникновения и в писанину, в звукопись, тонкость стиля и слова, соединения всего этого вместе не строчкой, не чернилами, а как бы единым, совсем неслышным звуком — такого и тебе ещё достигнуть не удавалось. И хотя я люблю очень «Живи и помни» (больше, чем все остальные твои вещи), но и она, эта повесть, в сравнении с рассказом, лишь кажется не то, чтобы ученической, а уже пройденной и оставленной где-то за большим перевалом.

Дай бог! Я так рад, что ты начал работать, что «объявился», и выразить не умею, да и пишу, потому что словами постесняюсь сказать тебе то, что сказалось на бумаге — опять же «сибирский» характер, будь он неладен!

Две неточности есть и обе касательно птиц. Стрижи и другие птицы (не помню какие) — стрижи с другими птицами не якшаются, слетаться к дереву, вместе с ними не могут, ибо и садиться ни на что не могут, они «прилипают» к скале, к высокому яру, и «выпадывают» сверху в полёт, и кормятся, и пьют в полёте; вороны токуют в марте и к началу лета ставят воронят на крыло, чтобы сжирать яйца птенцов в гнёздах других птиц, у меня на Вологодчине они ежегодно вытаскивали скворчат из скворешни. Самая приспособленная к людям птица. Говорят, она, да ещё крысы переживут нас...

А ещё пишу, чтобы сказать, что, наверное, числа 22-23 февраля буду в. Иркутске. Собирается какая-то «лаборатория» каких-то «сибирских драматургов», ну это значит, что съедется ворох взлохмаченных, умствующих «на театре» и теоретизирующих возле него. Мне это не очень-то интересно, но предлог приехать хочется использовать. Сделаю второй заход на новую повестушку, и надобен будет перерыв, я его и использую.