Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Посидел, слава богу, в деревне. Погода была милостива, но дела и всякого рода делишки гулять особо не давали, однако в огороде, у печки, в обихаживании избы получался роздых и всё равно на душе спокойней. Так и не прошло это, что в повести написано, люблю чистить картошку и, как, наверное, женщины при вязании чулок, совсем успокаиваюсь, мысли текут покойные, умиротворённые.

Сон восстановил, на кладбище больше один не ходил, после того, как сходил, посидел среди могил один и едва живой вернулся в избу, если б не жена племянникова, так и не донёс бы себя.

Марья Семёновна тоже, слава богу, на ногах, получила вёрстку, да пока меня не снарядит и не отправит, едва ли за неё сможет взяться. Я лечу 10-го и Киев на встречу ветеранов нашей дивизии, думаю, на последнюю, все состарились, одряхлели. Украинцы помнят и любят меня и хотят посодействовать мне в поездках по местам боёв — я понимаю, какой это будет «отдых», но нужно для работы, для книги о войне, и тут никуда не денешься, надо было слесарем оставаться — дольше бы и спокойнее жил. 17-го и 18-го я буду в Москве и заеду в издательство, там утрясём все мелочи, а пока обнимаю всех и целую.

Ну, как Байкал? Силён! Я как-то сказал нечаянно историческую фразу, будучи на берегу его: «Если мы и это погубим, тогда самим надо погибнуть, недостойны мы тогда жить на этой прекрасной планете!..» Во как!..

Преданно ваш — Виктор Петрович

1988 г

(В.Потанину)

Дорогой Витя!

Был я в Греции, ездил на остров Патмос, где, сидючи в пещере возле древнего монастыря, Иоанн Богослов написал книгу «Апокалипсис». Она там, в пещере, и лежит по сию пору как святыня, и я её зрел.

В Афинах пришёл выступать в греко-советское общество, а мне «Литературку» с твоей статьёй дают. Я давно не видел, ни теле нашего, ни газет, угнетённых бедностью женщин давно не видел, растерзанных унизительной жизнью и нерадостной работой мужиков не видел, а сердце-то о них болит. Вот и растрогался твоим приветом с Родины. Хотел сразу тебе отписать и книгу послать, да не вышло.

В награду за плохую весну и гиблое лето Бог нам послал золотую осень, и я поскорее убрался в Овсянку, со скрипом писал что-то похожее на очерк. Писалось трудно, туго и несобранно. Заставлял себя что-то доделывать, какие-то фитюльки, предисловия делал и т. п.

Перед Грецией был на Украине, на встрече ветеранов нашей дивизии. Ох ты, ох ты! Некому скоро будет встречаться. От предпоследней встречи до нынешней за два года умерло 212 человек, и как начали зачитывать этот список...

А ещё последствия Чернобыля. Слышать и читать одно, но видеть... В войну Украина выглядела бодрее. Сейчас это подавленная, в трауре чёрных садов зона, оглушённая несчастьем, смурная, скорбная. И врага не видать. И пожары не полыхают. А мертво — нет мух, бабочек, козявок, улетели птички и аисты «лелеки».

И понял я, надо садиться и писать, стиснуть зубы и писать. Это мой единственный способ зашиты людей. Ах, человек, человек! Какая выродившаяся тварь! И это создание божье? Не верю! Это ошибка природы, роковая её опечатка. Не той скотине она, природа, доверила разум. Погубит эта тварь и себя, и мир божий.

Вот с такими мыслями и поработай на соцреализм, потрудись для блага своего несчастного народа и смертельно больной родины.

Ничего, Витя, из горбачёвской затеи не получится. Заплатки на зад, может, и положим, прикроем на время дверь, но дальше дело не пойдёт. Даже, такой могучий мужик, как Горбачёв, износится, выдохнется, биясь голым черепом в каменную стену равнодушия народа, злобы военщины, тёмных дел бюрократов и разномастного ворья, выдохнется, и его столкнут. И все беды и прорехи на него свалят, а народишко уже у края, ему уже немного надо, чтоб окончательно выродиться и погибнуть.

А за окном такая красота. Хочется смотреть и плакать. Я подобрал тебе открытку: как раз то, что видно из окна на другой стороне Енисея. Но это на открытке, это издаля, а внизу-то притоптано, обезображено скотом по имени — люди.

Обнимаю тебя, целую и желаю доброго здоровья.

Вечно твой Виктор Петрович

Сентябрь 1988 г.

(В.Я.Лакшину)

Дорогой Владимир Яковлевич!

Вернулся я домой из горькой, подавившей меня поездки по Украине — был на встрече ветеранов дивизии, думаю, последней — одряхлели все и всё. Даже в войну Украина выглядела лучше, не была столь подавлена чёрным светом, устланная мёртвым листом, беспроглядно-унылыми садами без плодов. Нет мухи клятой, нет ни бабочек, ни козявок, улетели аисты. Увидел трясогузку на сельской крыше — обрадовался.