Алексей Шеметов - Вальдшнепы над тюрьмой (Повесть о Николае Федосееве)

Федосеев с интересом следил за проходящими обозами, расспрашивал ямщиков, что они везут, и по движению грузов пытался установить, какова сила проникшего в Сибирь капитала. Пытливый экономист и здесь, в дороге, не переставал работать, подбирая материалы для своего исследования и размышляя над тем, что видел. Иногда к нему подходили духоборы и, шагая рядом, затевали разговор о боге и человеке. Кавказские изгнанники крепко привязались к Федосееву, и Юхоцкий, по вечерам писавший в этапных сараях «обвинительный акт», внёс в него новый пункт, разоблачающий преступную дружбу революционера с сектантами. Но Николай Евграфович, взбодрённый красноярской встречей с Ульяновым, уже не обращал внимания на сплетни своих врагов и всё пристальнее всматривался в жизнь, открывавшуюся ему в этой большой дороге.

Остался позади губернский Иркутск. Партия с двумя десятками подвод, на которых везли впереди женщин и вещи, двигалась степной полосой по Якутскому тракту к верховью Лены, ночуя в сёлах о русскими и бурятскими названиями — Жердонка, Оек, Усть-Орда, Ользоны, Баяндай, Манзурка (тут стопная полоса сузилась и вонзилась в тайгу), Хорбатово.

В Хорбатове, на последней трактовой остановке, в огромной избе с маленькими зарешечёнными окнами, Юхоцкий собрал вокруг себя на нарах всех политических и зачитал свои законченный «обвинительный акт» с двадцатью пространными пунктами, Николай Евграфович был свергнут с поста старосты как дворянин, чуждый революции. Да, Юхоцкий судил его от имени революции!

В Качуге партию погрузили в паузок. Шестеро ссыльных сели в нос за вёсла, все остальные разместились на вещах в открытом прямоугольном «трюме». Паузок отчалил от пристани и двинулся вниз по Лене.

Николай Евграфович сидел на своих книжных тюках у борта и задумчиво смотрел по сторонам. Справа к самой реке подступали красные скалы, слева тянулась грядой лесистая крутая гора, на вершине которой виднелись, как заплаты, чёрные и светло-зелёные полоски пашен. Крупному землевладельцу здесь негде было разгуляться.

— Да, тесновато тут жить мужику, — заметил кто-то.

— Как тесновато? — сказал духобор Малахов. — Столько простора.

— Одни горы.

— Ну и что, что горы? И в горах можно жить. — Малахов осмотрелся кругом и вздохнул. — Господи, велик твой мир! А человеку и правда тесно. Потому что он, человек-то, не понимает, что всё царство божье в нём. Душа была ещё до сотворения вот этого мира. — Малахов показал рукой на горы. — Душа наша нала ещё тогда, когда нас не было, потому мы и не помним, кем были прежде, до прихода в этот мир.

— Значит, человеку так и суждено жить падшим? — сказал Федосеев. — Не подняться ему, раз он таким и пришёл сюда. Так?

— Нет, Николай Евграфович. Человеку мешает его плоть. Она не даёт вспомнить, кем он был раньше. Кто победит свою плоть, тот просветлит память и вспомнит, кем был. И поднимется.

— Поняли, господин Федосеев? — вмешался Юхоцкий. — Революция-то, выходит, совсем не нужна. А вы в «Крестах» сидели. Сглупили в молодости. Теперь вот раскаиваетесь. Не так ли?

Николай Евграфович посмотрел на него, на его жену, приехавшую в Сибирь добровольно, на милую дочку, нежно прижавшуюся к отцу, посмотрел, ничего не сказал, только отвернулся и, облокотившись на борт, опять стал смотреть на горы, успокаивая себя тем, что скоро (остаётся какой-нибудь час) он высадится в Верхоленске и расстанется с этим злобным и хитрым одесситом.

Он не знал, что жена Юхоцкого, прибыв в Иркутск, выхлопотала, чтоб её мужа, которому была назначена ссылка в Якутск, оставили в Верхоленске. Это выяснилось внезапно при высадке.

Николай Евграфович, выгрузив из паузка свои книжные тюки и сложив их в кучу, заметался по берегу, ошеломлённый неожиданной неприятностью. Стиснув зубы и вцепившись обеими руками в поясной свой ремень, он нервно шагал взад и вперёд, а верхоленские ссыльные, пришедшие встречать новичков, недоуменно стояли в стороне, не решаясь к нему приблизиться. Но один из них, коренастый, на вид похожий на рабочего, всё-таки потом подошёл.

— Что с вами? — сказал он. — Успокоитесь. Верхоленск не так уж страшен. Поглядите-ка. Прекрасные места.

Федосеев осмотрелся. Та заречная гора, которая зелёной грядой тянулась слева, тут обрывалась, и из-за её мыса выходила к Лене цепь деревень. А уездный Верхоленск протянулся длинной кривой линией по правому берегу. За улицами поднималась крутая сосновая гора с укромным распадком, уходящим в глубь тайги.