Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

А что Высоцкий? Он не принимал участия в правозащитном движении, не подписывал коллективных писем, да и вряд ли был тогда ему доступен масштаб событий, ведь в прессе если и говори­лось о происходящем, то лишь об «отдельных проявлениях» и «куч­ке отщепенцев».

Позже он оценит свою позицию:

Но свысока глазея на невежд,

От них я отличался очень мало —

Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

(«Будапешт» — события в ноябре 1956 года, когда танки мар­шала Конева подавили восстание в Венгрии.)

Очевидно, участие в правозащитном движении позволило А.Га­личу по-другому взглянуть на эти события. Обличая безразличие абсолютного большинства советских людей к преступной интервен­ции в Чехословакию, он написал «Балладу о чистых руках»:

А танки идут по вацлавской брусчатке,

И наш бронепоезд стоит у Градчан!

..............................................

...А я умываю руки!

А он умывает руки,

Спасая свой жалкий Рим!

И нечего притворяться —

Мы ведаем, что творим!

...К концу года «критика» неугодного творчества вступила в но­вую стадию. В журнале «Советская музыка» заместитель министра культуры В.Кухарский, отрицая новую волну молодых симфонистов (Э.Денисова, А.Шнитке, С.Губайдулину), «лягнул» и Высоцкого, на­звав его песни «мутной дребеденью».

В той же «Советской России» от 15 ноября 1968 года композитор В.Соловьев-Седой пишет о том, что признает Высоцкого как артиста, но его песни «унылы и скучны». Вот так — унылы и скучны!

В.Соловьев-Седой: «К сожалению, сегодня приходится гово­рить о Высоцком как об авторе грязных и пошлых песенок, воспе­вающих уголовщину и аполитичность. Советский народ посвяща­ет свой труд и помыслы высокой цели — строительству коммуни­стического общества. Миллионы людей отдали жизнь, отстаивая в боях наши светлые идеалы. Но что Высоцкому и другим бардам до этих идеалов. Они лопочут о другом...

И, право же, не было бы ничего страшного в том, что кто-то сочиняет незамысловатые вирши и не то поет, не то декламирует их, если бы многие наши ребята не считали это рифмоплетство эта­лоном поэтического новаторства, хриплый простуженный голос — вершиной вокального искусства, а монотонное треньканье на двух гитарных струнах — образцом современного стиля. Что же касает­ся поклонников Высоцкого, то мне показалось, что, судя по всему, они плохо представляют себе, о чем идет речь».

А в декабре на IV съезде Союза композиторов СССР в докла­де «О массовом музыкальном воспитании» Д.Кабалевский с гневом говорил: «Есть вообще явления в нашей музыкально-творческой жизни, в музыкальном быту, в которых нам следовало бы серьез­но разобраться. Взять хотя бы какую-то странную, окутанную ту­маном таинственности проблему так называемых "бардов" и "ме­нестрелей"».

Далее симфонист взялся конкретно за Высоцкого и заклеймил радио, при помощи которого песни из «Вертикали» стали популяр­ными: «Зашла речь о песне В.Высоцкого «Друг», получившей через радио распространение среди молодежи и даже среди ребят. При­чины популярности этой песни просты: мелодия сверхэлементар­ная, тема будто бы о дружбе. А о дружбе всегда хочется петь. А о чем она на самом деле? Если парень в горах «оступился и в крик, значит рядом с тобой чужой», и тут же вывод: «Ты его не брани — гони». Что же это за философия?! Ну, оступился, ну, закричал, до­пустим, даже испугался — так его сразу же назвать чужим и гнать?! Мы привыкли думать, что друзья познаются именно в беде, в труд­ную минуту. Впрочем, Высоцкий тоже так думает, но только по от­ношению к самому себе. И поэтому дальше поет так: «А когда ты упал со скал, он стонал, но держал... значит, как на себя самого по­ложись на него». Вот это, значит, друг! Вот ведь как Высоцкий по­нимает дружбу. Какая безнравственная позиция...»

«Песню о друге» Высоцкий написал во время съемок «Верти­кали» за одну ночь под впечатлением рассказа консультанта и тре­нера по альпинизму Л.Елисеева. Опытный альпинист был потря­сен, услышав первое исполнение: «Володя пел, не глядя на листок с текстом. Передо мною проходили образы моих лучших друзей, с которыми мы брали вершины и, что называется, делили хлеб и та­бак, — и тех, которые оказались случайными попутчиками. Я уз­навал и не узнавал свой вчерашний рассказ. С одной стороны, это был сгусток, самая суть нашего вчерашнего разговора. С другой — все стало ярче, объемнее. Песня меня ошеломила. Находил я в ней и глубоко личные моменты».