Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Появились у нас с Леной друзья: Холлигеры. Хайнц, выдающийся гобоист, он выступал со мной в Тель-Авиве, и его жена Урсула, добрая прелестная женщина и великолепная арфистка — она играла в Штутгартском оркестре. Были они из Базеля. Холлигеры стали нас уговаривать: «Знаете что, давайте-ка к нам в Швейцарию. Рудольфу будет очень удобно работать: от Базеля полчаса до Лондона, полчаса до Берлина, до Мюнхена вообще на машине рукой подать». Урсула говорит: «У меня есть вторая квартира в центре Базеля — она ваша. Живите, сколько хотите, обоснуетесь — будете искать постоянное жилье».

И мы поехали. Поселили нас Холлигеры в своем доме на Блауенштрассе, в квартирке на первом этаже — Erdgeschoss называется. Мы там очень хорошо жили. Лене разрешали заниматься на органе в разных кирхах Базеля, охотно пускали, и она прекрасно играла. Однажды у нее был концерт в монастыре Мариаштайн. Находится он в таком красивом месте, что мы решили вернуться в Базель пешком. Пошли. Оказалось, до дома двадцать километров. Мы шли и шли. Жара. Добрались жутко усталые, но такие счастливые. И после этого долго чувствовали в себе какую-то непривычную силу.

Лена читала объявления в газетах: «Сдается то-то, продается то-то». Однажды говорит: поеду-ка я просто по окрестностям, посмотрю сама. «Ну, давай, попробуй».

В одной деревне она познакомилась с пожилым господином по фамилии Коликер. Он там жил. Чрезвычайно славный человек оказался. Позвал нас обоих в гости. Мы приехали, прониклись друг к дружке симпатией, он говорит: «Хочу вам помочь. Давайте вместе поездим, поищем что-нибудь в округе. У нас тут очень красивые места».

Мы поехали вместе и попали в этот самый Рамлинсбург. Красоту его описать невозможно. У швейцарцев это называется деревней, хотя дома, по нашим понятиям, совсем не деревенские. По большей части тут живут горожане. В город едут на работу, а живут тут. Но действительно есть и настоящие крестьянские хозяйства, и очень старые дома, фермы, аккуратные, ухоженные, с новейшей техникой, на холмах — вишневые, яблоневые, сливовые сады, пшеничные и кукурузные поля, на склонах пасутся коровы, повсюду бродят овечки, и всегда слышишь позвякивание колокольчиков, как в Шестой Малера. Школа, магазинчик, ресторанчик, церковь, кладбище. Человек пятьсот тут живет, думаю, не больше. Очень тихо, а ночью наступает совершенная тишина, только в пять тридцать утра ее нарушает тихий свисток первого поезда, который проходит далеко внизу.

Уехать оттуда было выше человеческих сил. Коликер отвел нас к знакомому — здоровенному детине, очень доброму, которого все в деревне звали Крошка, Брезмали по-немецки, — и он сдал нам комнатку.

Мы поселились у него, на одном из холмов, на которых расположен Рамлинсбург, а на соседнем холме пониже видели пустую землю. Брезмали сказал, что она, кажется, продается. Лена пошла в местную мэрию, гемайнде, все разузнала. Оказалось, земля действительно продается, сравнительно недорого. И мы ее купили.

Удивительно: появилась у нас своя земля. Нам удивительно, а так тут у всех, конечно, своя. Началась большая история: надо было построить дом.

Первым делом нас обокрал один архитектор, который так устроил, как будто бы мы к нему обратились за помощью, и он нарисовал план, прикинул, сколько это будет стоить, а потом мне пришла повестка из суда: дескать, мы должны ему заплатить за работу.

Пришлось приглашать адвоката. Я написал заявление о том, что ничего мы не заказывали, в глаза этого архитектора не видели, а третейский судья потом сказал: «Господин Баршай явно совсем не знает этого человека — он даже фамилию его не знает, как писать. Все, оставим господина Баршая в покое».

Из письма А. Локшина Р. Баршаю, 1981 г.

Дорогой Рудик! Может быть, Вы помните, что Четвертая симфония Малера — одно из самых любимых мною сочинений. Помню, еще в сорок шестом году играл я ее по партитуре студентам консерватории. С тех пор любовь моя к ней не только не уменьшилась, но возрастает с каждым годом. У меня есть пластинки с записями этого сочинения под управлением Бернстайна (плохо), Хайтинка (хорошо) и Клемперера с Шварцкопф (отлично), но такого исполнения, какое мне пришлось слушать вчера, сегодня (и, надо полагать, еще много раз, пока жив буду), мне еще не приходилось ни разу. С таким вдохновением и собственным исполнительским отношением, при такой верности авторскому тексту — такое случается в музыкальной жизни редко. Впрочем, когда-то я предсказывал Вам это. Последний ми мажор с останавливающейся колокольной арфой довел меня до слез (Таню тоже). За все — спасибо. У меня есть несколько замечаний, которые Вы или примете, или отвергнете, надеюсь, благожелательно и снисходительно…