Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Мало того, можно предположить, а это после «Осиных» слов, сказанных им во время временной (на пол года) экстрадиции из Испании в Россию, о том, что до окончания его срока в этом королевстве, милиционерам еще дожить надо, что мысли об охоте на них начали воплощаться в реальную угрозу, и тем больше, чем реальнее становилась моя личность, превращающаяся из легенды в факт.

Я не заметил идиотов среди оперов МУРа, они очень хватко вычленяют наиболее важное из информации, возможно кто-то из задержанных рассказал о поставленной передо мной задаче по их устранению, и здесь, знаете ли все решают мгновения…

Для следственной группы видимых причин для своего ареста я не давал, но это не значит, что их не было, тем более оперативная информация указывала на меня, как на человека не только устранившего Квантришвилли, Глоцера и еще нескольких, в поисках убийц которых они стоптали не одну пару обуви, но и который в любой момент может исчезнуть… навсегда… благо и подготовка и возможности это позволяли.

По всей видимости по-другому со мной было нельзя, наверняка и я бы на их месте поступил так же, мало того и арест планировал бы в подобном же месте (никакой бесчестности я в выборе места ареста не нахожу — одна из скоропомощных больниц города Москвы), и при тех же обстоятельствах, хотя бы потому, что в праве предположить перестрелку в других условиях, и здесь, будучи профессионалами, милиционеры учли и эмоциональное мое состояние — ведь мы с сестрой везли в больницу тяжело больного отца (правда в разных машинах), и скорее всего безоружность для подобного мероприятия. В том-то и дело, что предположения и оперативная информация, которые никогда не дают ни полной и доподлинной картины, и не освобождены от ошибок, а раз так, то лучше всегда отталкиваться от самых худших вариантов.

В ином случае не исключена ситуация, когда придется не делить лавры, но оплакивать погибших товарищей или посторонних граждан, родственникам которых еще, между прочим и в глаза смотреть, и прощение просить надо.

А о том, что профессионал должен по городу передвигаться без оружия и другого, пардон за выражение, «палева», пользуясь всеми средствами от внешнего вида, до поведения, чтобы обращать на себя минимум внимания, и до умения превращать любой конфликт или встречу с представителями силовых ведомств во что угодно, только не в свое задержание, упоминать, кажется, и излишне. О потому и я никогда, за редким исключением, не имел с собой ни оружия и ничего другого подозрительного или запрещенного, даже маленького ножа (зонт со скрытым стилетом, лезвие в шариковой ручке или острое жало в бляшке ремня — не в счет), о чем знал лишь я один, соответственно не сообщая о своей безоружности ни «соратникам», ни милиции.

Ну вот, как-то так…

Около двух часов ночи я оказался в камере Петровского ИВС, где мне предстояло провести, в пику обыкновенным «не более десяти суток», тридцать шесть.

Всё тело ломило, запястья рук после наручников, да и сами кисти не чувствовались и не слушались, но были одной большой стреляющей на каждый удар пульса болью. Сокамерник, тихий и спокойный, разумеется, — подставной милиционер, и другого быть не могло, имевший в своём распоряжении коробку рафинада и чай, услужливо предложил стакан уже заваренного с сахаром, чая.

За всё предыдущее время допроса — только чашечка кофе, вызвавшая страшную сухость во рту, и принесённый из сочувствия ОМОНоновцем бутерброд, купленный за его кровные (за что спасибо огромное), и всё. А выжато было килограмм пять живого веса — и бешенной эмоциональной, и сердечно-сосудистыми перегрузками, которые еще сопровождали мое существование дня два, лишь на время восстанавливая пульс — вот к чему, оказывается, готовился я постоянными тренировками.

Переживая это, трудно себе представить, что и как переносили люди в тяжелейшие годы сталинских лихолетий, когда конвейерные допросы продолжались сутками и всё на ногах, без сна и пищи и, более всего страшно, что незаслуженно. Эти мысли успокаивали и переносили в другую плоскость, хотя тоже какого-то бессознательного бытия.

Два дня прошли почти в одной позе — лёжа, в попытке заснуть, чтобы дать хоть какой-то отдых головному мозгу, чего не получалось из-за повышенного давления.

Казалось, весь организм работает только на выделение адреналина, повышенное содержание которого высушивало тело и заставляло работать голову с невиданной энергией и скоростью.