Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

— Сколько, вообще, людей ищут негатив! — сказал он. — И потом пытаются его продать! Но мои воспоминания о Дмитрии Сергеевиче лишь самые лучшие. Для меня было замечательной удачей — попасть в эту семью! Ведь моя любимая архитектура — продолжение слова, порождение идей! Когда нет мысли — нет и интересной архитектуры: упадок сразу касается всех сторон жизни. Поэтому роскошь языка, литературы, уровень мышления, с которыми я столкнулся в этой семье, вывели и мою работу на новый уровень. Влияние Дмитрия Сергеевича на мою жизнь я не могу сравнить ни с чем другим. И я старался держаться на уровне, и притом быть максимально полезным ему — был рад, когда моя помощь пригодилась в его работе над «Поэзией садов»… Относительно истории с гостиницей «Ленинград»… Хочу заметить, что архитектурная мастерская Сергея Борисовича Сперанского, народного архитектора СССР, где мне удалось поработать, была мечтой многих архитекторов, и не только молодых. В эпоху засилья типового строительства эта привилегированная мастерская была одной из немногих, где занимались не типовым строительством, а художественными, элитарными проектами — и таким проектом, безусловно, был и проект гостиницы «Ленинград». Ее строительству — на столь видном месте, на излучине Невы — уделялось большое внимание, и привлекались лучшие силы. Однако форма ее, вытянутый параллелепипед, установленная после многих замечаний и поправок, была тяжеловата, своей прямолинейностью не вписывалась в поворот Невы. И высота ее казалась тогда большой — 42 метра. Мы, однако, всеми силами пытались разнообразить хотя бы внутренний интерьер: я, в частности, разрабатывал криволинейное пятно — сад при входе в ресторан.

— Помню! — оживился я. — Не раз ходил по этой кривой дорожке! Рядом как раз был бар! Один раз я оттуда даже в милицию попал!

— Ну вот, — дождавшись окончания моих восторгов, продолжил он, — и вдруг однажды утром мой коллега Коля Каменский, один из авторов гостиницы, сын главного архитектора города Каменского, пришел на работу и, как всегда, развернул свежую газету. Нельзя сказать, что он трудоголиком был — и день всегда начинал с долгого чтения газет… Ну — сын главного архитектора города! Но человек, в общем, хороший. И вдруг — возмутился: «О! Эти гады академики разносят наш проект в пух и прах!» Я заглянул в газету и увидел под статьей подпись — Д. С. Лихачев. А ведь он знал, где я работаю, но это ни в коей мере не остановило его… Правда для него была важнее семейных отношений.

— Да? — спросил я Курбатова. — И как вам это? Не чересчур? Не думаю, что для вас это было слишком приятно.

— …Конечно, это был шок. Я посидел некоторое время, приходя в себя. В мастерской, кажется, не знали, чей я зять… Может, обойдется? Но потом все же встал и пошел к Сперанскому. Мой принцип — быть честным во всем. «Знаете, — сказал я Сперанскому, — в газете появилась разгромная статья о нашем проекте… что мы портим всю перспективу Невы». «Да, слышал об этом, — спокойно проговорил он. — И что?» — «Дело в том, что автор этой статьи, академик Лихачев — мой тесть». Сперанский был умный и очень порядочный человек. К тому же отличался быстротой реакции. «Ну и что? — тут же сказал он. — Идите и работайте».

— И ваши отношения со Сперанским не испортились?

— Да нет. Скорее, даже наоборот. До этого он как-то не выделял меня из общего числа сотрудников, а тут вдруг начал общаться и даже посылать в интереснейшие командировки: почувствовал мою откровенность, честность, что ли…

— А почему Дмитрий Сергеевич был против? Форма не понравилась? Слишком простая?

— Ну, не совсем так. Неверно считают его исключительно поборником старины, классицизма. У него еще в школе Мая был замечательный учитель рисования и черчения, который внушал им, по моде тех лет, что будущее архитектуры — в пересечении первичных геометрических форм.

— Кубизм?

— Конструктивизм. Так что Лихачев любил новую архитектуру. Из одной поездки даже привез мне альбом Корбюзье. Но в данном случае — многое было против. Как раз общественное мнение поворачивалось к сохранению исторического наследия, а при строительстве гостиницы предполагался снос исторического дома хирурга Пирогова. Против этого Лихачев и выступил. Кроме того — не устраивала его высота гостиницы — более 42 метров. Он писал, что в этой акватории есть уже одна доминанта — Биржа, и появление второй доминанты разрушит гармонию. В общем — был прав.

— А что дома? Как вы после этого с Дмитрием Сергеевичем… пили чай?