Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

И добавилось! К безупречному портрету классического академика (многие и считают его таким) добавилась тайная история переживаний и страданий, которые прежде он, видимо, не хотел открывать, скромно считая это излишним, отвлекающим от главных дел. И вот — открылось. Но лишь после смерти… Дачу уже продали, часть папок отдали в комаровскую библиотеку, и вдруг искусствовед Ирина Снеговая, прежде работавшая в Пушкинском Доме, а теперь занимающаяся историей Комарова, принесла Зине Курбатовой попавшую к ней лихачевскую папку с надписью, сделанной рукой Лихачева: «Зине и ее детям». Ясно, что имелась в виду внучка Зина. Она стала читать эту рукопись… и явился целый мир! Зина многое знала и о многом догадывалась, но многое изумило и ее. Прежде ей казалось, что деда, кроме науки, ничто не интересует, и он порой даже с несколько демонстративной сухостью отстраняется от всех семейных проблем: «Не мешайте работать!» Работа — главное в жизни для него, если не единственное. Дмитрий Сергеевич был словно красивый старинный шкаф, в котором все разложено по ящичкам, и на виду лежит то, что относится к науке, все остальное — пусть дожидается своего часа, свободного времени, которое появится, очевидно, лишь после смерти. Тогда уже пусть глядят! И — в этой папке открылась жизнь, полная страданий, которые строгий Лихачев не позволял себе обнаруживать. Эта его вторая, не публичная, семейная жизнь по драматизму ничуть не уступает внешней, видной всем. Теперь, когда уже эти чувства не повлияют на его равновесие, на подготовку очередного семинара или важную встречу, он словно сказал: «Ладно! Читайте!» Прежде он прятал больную душу и работал так, словно страдания не раздирали ее. Не показывал ее никому, как эту папку, и только после его смерти открыл. Его знаменитые «Воспоминания» заканчиваются возвращением с каторги, приходом в Пушкинский Дом, потом было еще «Как мы выжили в блокаду». После чего личная жизнь Лихачева как бы не существует. Далее — лишь научные книги. Именно это, как решил Лихачев, должно быть в центре общего внимания. Все остальное — в тени. И вдруг — эта рукопись!.. Вот, оказывается, с какой страстью, с какой ясностью Лихачев помнил и переживал все!.. Просто не счел возможным отвлекать внимание своими страданиями от самого главного — более необходимых, как он считал, научных книг. Видимо, толчком — и страшным толчком, побудившим его написать то, что в папке — послужила трагическая судьба дочери Веры… причем не только сама гибель, но — судьба!

Он начинает с событий давних, с рождения дочерей (эти странички использованы мною в главе «Возвращение», где говорилось о семье). Главное, что потрясает в этой папке — пронзительные воспоминания Лихачева о погибшей дочери Вере.

…Вера, по воспоминаниям Лихачева, отличалась от своей сестры-двойняшки Милы, была более активной и подвижной.

Когда дочки заканчивали школу, обе захотели заниматься искусствоведением. Казалось бы, это не сулит никакой драмы. Решили, что Вера будет изучать искусствоведение в Академии художеств, а Мила — в ЛГУ.

Когда Вере нужно было выбирать специализацию, то знакомый Лихачева еще по Соловкам, давний друг семьи Каллистов посоветовал выбрать тему Византии, поскольку тут есть связь и с Древней Русью, столь важной для семьи Лихачевых, и — выход в эпоху Возрождения. Вера все делала добросовестно, и чтобы лучше изучить Византию, кроме занятий в Академии художеств, ходила еще в ЛГУ и занималась греческим.

Вера замечательно училась в академии, и когда настало время определяться с работой, Каллистов посоветовал поступить ей в Эрмитаж. Хранительницей Отдела Византии и Ближнего Востока была Алиса Владимировна Банк. «Работает одна, уже пожилая, помощь будет нужна», — сказал Каллистов.

Лихачев посоветовался с другим знакомым — тоже «соловецким сидельцем», Анциферовым, у которого Алиса Банк училась: «Что она за человек?» — «Я ее простил!» — уклончиво ответил Анциферов и вдаваться в какие-либо подробности отказался.

Заведующий кафедрой зарубежного искусства Академии художеств Михаил Васильевич Добросклонский отмечал успехи Веры в византологии, но о планах ее поступления в Эрмитаж отзывался уклончиво. Какая-то опасность тут явно намечалась, хотя громко об этом никто не говорил. Может быть, если бы Дмитрий Сергеевич так активно не участвовал в ее судьбе, Вера сама бы почувствовала противодействие и поступила бы иначе, избрала бы другой путь. Но раз этого хотел сам Дмитрий Сергеевич — тема не обсуждалась. Вера только заметила, что когда она проходила практику в византийском отделе, ее поразил царивший там беспорядок. Но трудности предстоящей работы не пугали ее. Директор Эрмитажа Артамонов устроил Веру экскурсоводом, затем изыскал аспирантскую ставку в отделе Византии и издал приказ о назначении Веры. Сделано это было во время отпуска Банк. Оказалось, что это не случайно: властолюбивая Алиса Владимировна не любила намеков на свой возраст и отнюдь не нуждалась ни в каких помощницах, которые явно метят на ее место. И — началась война. Алиса Владимировна всюду, где могла, сообщала: «Дочка у Лихачева бесталанная, но всемогущий папа толкает ее!» Лихачев страдал. Понимал, что его имя и помогает дочке — и сильно мешает. Как бы успешно ни работала она, злонамеренные люди будут шептать: «Дочь Лихачева!» Понимал, что это месть людей ему, элементарная зависть: «О! Вознесся!» И от этого никуда не денешься. Оборотная сторона славы. Его тронуть боятся — мстят дочке.