Владимир Файнберг: Воспоминания об о. Александре Мене

Вы горячо обнимаете меня, дарите переплетённую ксерокопию вашей книги «Вестники Царства Божия». Надписываете:

«Чтобы память об этом дне не гасла никогда. А. 78.12. VII».

Приобщение к жизни церкви, к церковному календарю словно подключает к вечности. Святые и мученики христианства становятся такими же близкими и родными людьми, как и те, кто окружает тебя в храме.

Постепенно слитная масса молящихся открывается собранием ярчайших индивидуальностей, действительно твоих братьев и сестёр. Это только сторонний взгляд мог видеть в них безликую толпу.

Пожилая русская крестьянка из Новой Деревни — Мария Яковлевна. Сколько страданий выпало ей в жизни! Но сколько доброты в улыбке, в глазах. Увидит — непременно поздравит с праздником, поцелует, скажет: «Спаси тя Христос, Володя!»

И сердце отзовётся жаром ответной любви и доброты,

А трогательный, слабый голосок Сонечки, издали узнаваемый в хоре! Она всегда на своём месте, как звёздочка на небосклоне.

За несколько лет как-то незаметно я начинаю чувствовать себя одним из членов истинно христианской семьи.

Батюшка, как я жалею, что не сохранил ни одной из ваших записок с просьбой помочь тому или иному прихожанину. В конце каждой был рисунок — заяц или белочка... Мало того что у вас сотни и сотни прихожан, и каждого вы знаете по имени, держите в памяти его жизнь со всеми проблемами, для каждого у вас ещё находится аналог в царстве животных или растений.

Все серьёзное, значительное, что исходит от вас, часто подаётся в шутливой форме. А сколько в вас самом детского, ребяческого!

Но уже седина начинает побивать усы и бороду... Наступает день, когда мы справляем поминки по Елене Семёновне — вашей маме.

А через несколько месяцев морозным метельным вечером раздаётся неожиданный тройной звонок. Открываю дверь.

Замёрзший, занесённый метелью, с опухшими подглазьями, стоите вы, мой батюшка! В одной руке тяжёлый портфель, в другой — авоська с пакетами молока, бутылками кефира, коробкой яиц, сливочным маслом, апельсинами.

— Так вот где вы живёте, Полковник!

Отец Александр, Александр Владимирович, Саша, так в тот вечер вы входите в мой дом, знакомитесь с моими родителями, сыном. Воочию видите обстановку, о которой знаете до сих пор по моим рассказам.

Мы все сидим за столом на кухне, ужинаем, угощаемся апельсинами. У моих домашних с вами полный контакт, будто знаете друг друга всю жизнь.

— Батюшка, ну зачем вы тащили эту авоську, стояли в очередях? — говорю я, когда мы уединяемся.

— Полковник, сегодня скользко, метель. Вам же трудно ходить по магазинам, — отвечаете вы. — А я всё равно был в городе.

Вы опускаетесь в кресло, стоящее напротив моей оранжерейки с тропическими растениями. И... я вижу смертельно усталого человека, которому хочется хоть минуту побыть одному.

Выхожу, плотно закрыв дверь.

— Какой дивный у тебя батюшка, — говорит мать, — неужели все священники такие?

Я прикладываю палец к губам.

Через четверть часа дверь открывается.

— Чудные растения, Полковник! Будто побывал в джунглях Амазонки! Ну, побежал, ещё успею на электричку 21.40. — И вдруг жарко шепчете в ухо: — Вызывали на допрос.

В ответ на мой растерянный, вопрошающий взгляд уже с лестницы победное, громогласное:

— Ничего. Прорвёмся!

Здесь, в самом центре тоталитарного атеистического государства создан гигантский труд, в котором прослеживается история духовных исканий всего человечества. Каждый из шести томов этого труда приводит к неопровержимому выводу: история человечества — это его путь к Богу. Кружной, запутанный, исполненный трагических отступлений, но имеющий постоянный вектор.

Труд этот создан одним человеком.

Вы молча сидите в машине рядом со мной. Едем по Ярославскому шоссе в посёлок Семхоз.

Я никогда, ни разу не спросил вас, каким образом удалось переправить в Бельгию и напечатать там эти книги. Знаю, есть темы, о которых до поры не следует говорить. Часто вижу, как вы условными, только вам внятными закорючками записываете в свои истрёпанные записные книжки фамилии, адреса, телефоны. Это чтобы при обыске не навредить людям.

Вам, священнику, на деле ежедневно проповедующему открытость, любовь, ненасилие, приходится вести жизнь конспиратора. Годами, десятилетиями, в любое время суток быть готовым к аресту.

Отец Александр, Александр Владимирович, Саша! Что, кроме молитвы, я могу сделать для вас?!