Павел Головин: Как я стал летчиком

— Разбился! Разбился!

— Чего ты орешь? Кто разбился?

— Планер ваш разбился!

Полуодетый, неумытый и растрепанный, прямо и постели, помчался я к товарищам. Я застал всех в сборе. Все были встревоженные и печальные.

В телеграмме, полученной из Коктебеля, говорилось, что наш планер взлетел, пролетал всего только четыре секунды, потом упал и… разбился.

Не хотелось верить. Как же так? Строили мы его несколько месяцев, построили, красавец получился, инженеры его хвалили, весь город им любовался, а он только четыре секунды и пролетал. Теперь вместо него — куча щепок и мусора. Разбился!..

Все молчали. Один только Борька ходил между нами важный, как петух. Надувался и фыркал:

— Тоже придумали моду! Этак каждый летчиком станет. Сделай себе из лучинок самолет и летай! Дудки!

В городе над нами стали смеяться. Раньше хвалили, а теперь только головами покачивали да приговаривали:

— А еще комсомольцы! Эх, вы!

И прозвали нас «воро́нами». Кто придумал эту кличку, не знаю. Только от этой клички житья нам не стало. Едва нос на улицу покажешь, а тебе уж кричат:

— Эй, ворона!

В школе тоже проходу не давали:

— Ворона пришла!

А больше всех, понятно, дразнился Борька. Бывало до того раздразнит, впору хоть драться.

Так окончилась наша первая попытка построить свой планер. Окончилась она большой неудачей — вся работа пропала.

Наш планерный кружок распался. Большинство ребят ушло в кружок футболистов. Там было веселее.

Павел Иванович сидел дома и старался не показываться людям на глаза. Над ним тоже смеялись. Скучное время пришло!..

Медленно тянулось время. Павел Иванович куда-то уехал. История с планером стала понемногу забываться. Но вдруг Павел Иванович опять появился в городе. И не один, а с самолетом. Да, да, с настоящим, взаправдашным самолетом.

Как это дело было, я уже не помню сейчас. Узнал я об этом от Борьки. Мой приятель раньше всех в городе узнавал все новости. После уроков отправились мы с ним смотреть самолет. Он стоял в сарае на запоре. Павла Ивановича не было. Походили кругом сарая, поглядели в дырочки — ничего не увидели. Как быть? Посмотреть самолет очень хочется.

— Надо стащить ключ! — решил Борька и отправился на поиски.

Пока он ходил, я всё дырочки в стене искал. Дырочки маленькие, а в сарае темно.

Вернулся Борька. Ловкий малый, он добыл-таки ключ и отпер сарай. Мы ворвались в него и… остановились на пороге в нерешимости. Как же так? Неужели это и есть самолет? Перед нами в полутьме сарая стояло какое-то пугало. У самолета не было крыльев. Он походил на старую лодку, поставленную на ржавые колеса от велосипеда. Всё на нем было грязное, обшивка висела клочьями, везде ржавчина, плесень. Этот самолет совсем не походил на те, какие мы видели на картинках.

Короче говоря, он нам не понравился. Очень уж некрасивый. Борька стоял и задумчиво разглядывал самолет. Лицо у моего приятеля было недовольное.

— Он же старый! — наконец сказал Борька, чтобы утешиться.

Я вскарабкался наверх и уселся в пилотское кресло. На стенке кабины я увидел перед собой часы. Рядом с часами — какие-то незнакомые приборы…

— Это ничего, что он старый! — услышал я Борькин голос откуда-то снизу. — Зато настоящий! Не из щепочек сделанный!..

Познакомиться с самолетом как следует нам не удалось. Пришел дворник и выгнал непрошенных гостей из сарая.

Я шел домой очень довольный. Еще бы: настоящий самолет видел! Мало, что видел, — даже сидел в нем.

На другой день около сарая толпился весь город. И взрослым и детям — всем хотелось посмотреть настоящий самолет. Спрашивали Павла Ивановича, где он достал его и можно ли на нем летать.

Улучив момент, и я подбежал к Павлу Ивановичу. Лицо у него было веселое. Он потрепал меня по плечу и шепнул на ухо:

— Будем строить второй планер — «Нарофоминец-2»! Скажи там ребятам и приходи завтра!..

— Павел Иванович! А как же аэроплан?

— А что аэроплан?

— Откуда он?

— С кладбища.

— Как с кладбища?..

— А ты думаешь, с какого кладбища? С машинного. Понимаешь? И у машин тоже кладбище есть. Когда машина сломается, заболеет, то ее лечат — чинят… А когда совсем уже негодной станет, такой, что и чинить нельзя, ее несут на свалку. Есть такой двор, весь заваленный негодными машинами, — это и есть их кладбище.