Джонатан Котт - Рядом с Джоном и Йоко

«Ни один из нас не сделал бы этого в одиночку, — говорил Джон, — потому что Полу не хватило бы сил, я не так чтобы сильно привлекал девчонок, Джордж был тихоней, а Ринго — барабанщиком. Но мы думали, что будем как минимум друг друга поддерживать, и так это все завертелось». Для меня Джон Леннон всегда был Единственным. В моих глазах он мгновенно стал героем, когда я впервые услышал выступление Beatles в лондонском Театре принца Уэльского в 1963 году перед королевой-матерью и принцессой Маргарет. Представляя песню Twist and Shout , Джон шагнул к микрофону и объявил: «Для исполнения следующей песни мне понадобится ваша помощь. Те, кто сидит на дешевых местах, — хлопайте. Остальные могут просто позвякивать драгоценностями».

За полтора века до того, в 1812 году, еще один мой герой, Людвиг ван Бетховен, прогуливался по улице баварского курортного городка в компании уважаемого немецкого писателя Иоганна Вольфганга фон Гете, когда они столкнулись с императрицей Марией-Людовикой и ее придворными. Гете отступил на шаг, снял шляпу и низко поклонился. Бетховен, который ни перед кем не падал ниц, [5] Отсылка к рок-н-ролльному стандарту Roll Over Beethoven . прошел прямо сквозь сиятельную толпу и пожурил подобострастного писателя, напомнив ему, что дворян пруд пруди, «а нас только двое». Beatles продолжили в том же духе: «Ее величество — милашка, но вот сказать ей почти что нечего». [6] Her Majesty ’ s a pretty nice girl / But she doesn ’ t have a lot to say из песни Her Majesty . (Как я выяснил позже, по иронии судьбы и сама Йоко Оно может претендовать на родство с японским императором xix века, и в этой книге я как раз расскажу историю ее семьи — ту, с которой, по всей вероятности, большинство людей не знакомы.)

Все двенадцать лет, что я общался с Джоном, он неустанно рос и как художник, и как личность, последовательно раскрываясь передо мной и миллионами поклонников, и, например, приглашал нас составить ему компанию в путешествии к Земляничным полям, чтобы мы смогли увидеть всю безграничную глубину его души, погрузиться в нее и исследовать его разум — тоже своего рода Земляничное поле. Ссылаясь на известную картинку с жирафом, заглядывающим в окно, Джон говорил: «Люди всегда видят лишь кусочек, а я стараюсь увидеть целое… не только в своей жизни, но и во Вселенной, весь замысел целиком». Он был сразу и Человеком-из-ниоткуда, и Эггманом, [7] Имеются в виду песни Nowhere Man и I Am the Walrus . сочетал в себе множество личностей и ткал из них песню о себе самом.

Это была монументальная песня, состоявшая из гимнов ( Give Peace a Chance ), обрывков снов ( Revolution 9), медитаций ( Strawberry Fields Fo re ve r ) и призывов к действию ( Power to the People ), шаржей ( Polythene Pa m ) и отчетов о космических путешествиях ( Across the Universe ). Это была песня, полная категорически не сочетавшихся друг с другом чувств и эмоций: усталости ( I ’ m So Ti r e d ) и бодрости ( Instant Karma !), крика о помощи ( Help !) и независимости ( Good Morning Good Morning ), подавленности ( You ’ ve Got to Hide Your Love Away ) и восторга ( What ever Gets You Thru the Night ), удовольствия ( I Feel Fine ) и боли ( Ye r Blues ).

Никогда не боявшийся находить и выставлять напоказ собственные слабости, Джон бесстрашно принимал свою неукротимую ревность и однажды сказал: «Я буду ревновать даже к зеркалу». И он расправлялся с этим демоном в битловских песнях No Reply, You Can ’ t Do That и Run for Your Life , позаимствовав строчку «Лучше увидеть тебя мертвой, крошка, чем с другим» [8] I ’ d rather see you dead, little girl , / Than to be with another man . из песни Элвиса Пресли Baby, Let ’ s Play House . А в одной из самых выдающихся своих песен, Jealous Guy , Леннон отважно вступает в царство ревности, с поразительной точностью описывая способ, с которым она заявляет о себе: сердце колотится, дрожь пробирает, ты едва можешь сдержать свою боль. И, поступая так, Джон позволяет нам ощутить ревность как нечто очень сильное и необыкновенное.

Поразительно и совсем не похоже на всех известных мне рокеров Джон пел о своей матери. Он однажды заметил: «Никогда бы не подумал, что в свои тридцать буду петь She Loves You и уж тем более — что когда-нибудь спою о своей маме!» Но он сделал это в двух выдающихся песнях. В Julia он прощается с ней, изображая ее «утренней луной», и рассказывает ей, что его приманило дитя океана с «глазами цвета морской волны» и «струящимися волосами», поблескивающими на солнце. (Имя Йоко переводится с японского как «дитя океана».) В песне Mother , написанной всего двумя годами позже, он вновь прощается с Джулией во второй и последний раз — крича и тем самым избавляясь от неутолимой боли, которую так долго таил в себе. Боли, вызванной тем, что, когда Джону было шесть, мать отказалась от него. Забавно, что первая строчка этой песни — «Мама, я был с тобой, / Но тебя со мной не было» [9] Mother, you had me / but I never had you . — шутливо вторит самоуничижительному зачину Norwegian Wood : «Когда-то у меня была девушка, / Точнее, это я когда-то у нее был». [10] I once had a girl , / or should I say, she once had me .