Елена Съянова - Гитлер_директория

«Если к середине июля русские будут иметь свежую полновесную танковую группировку, нашим частям между двумя их фронтами — Брянским и Западным — грозит серьезная опасность. Если же их группировка будет иметь и выдающегося командира, думать об усилении укреплений по реке Олешня станет уже поздно…» — писал Гудериан.

Вот ради таких высказываний я и перекапывала пуды генеральских мемуаров, самое интересное находя не в самих текстах, а в случайно попадавшихся черновиках и приложениях.

О чем идет речь?

Те, кто знаком с историей Курской битвы, уже догадались: генерал-инспектор бронетанковых войск беспокоится о середине июля 1943 года, предвидя наступление на Брянском фронте. Для поддержки этого наступления и была сформирована 3-я танковая армия, командующим назначили генерал-лейтенанта Павла Семеновича Рыбалко.

Таким образом, оба опасения Гудериана сбылись: армию сформировали, а командир оказался талантлив.

И как все талантливые работяги, делавшие дело не ради наград, Рыбалко был несправедливо обойден, даже по мнению отечественных историков. Давайте вспомним хотя бы один эпизод из боевой биографии этого человека, прошедшего путь от комиссара 1-й Конной до академической кафедры.

Приказ ставки от 20 июля 1943 года, пункт 4 гласит: «при благоприятных условиях овладеть городом Орел». Подчеркиваю, это был приказ не для общевойсковой 3-й армии Горбатова, а для 3-й танковой Рыбалко. Документы говорят о том, что и Сталин, ограничившийся рекомендациями, и командующий фронтом генерал Попов, по сути, предоставили Рыбалко право окончательного решения — красиво вкатиться в славный город Орел или двигаться в обход, на запад.

Что такое громкая победа в судьбе любого военачальника, объяснять не нужно. Но победа на узких улицах большого города стоила бы жизни многим экипажам. Рыбалко поступил так: он развернул армию на юг, вперед вторым эшелоном. Этот маневр, давший возможность армии последовательно действовать на противоположных направлениях с максимальной пользой и минимальными потерями, проводился в очень трудной обстановке и вызвал восхищение того же Гудериана, ревниво следившего за танковыми операциями русских. И только смяв немцев на юге Брянского фронта, 3-я танковая продолжила выполнение приказа Ставки двигаться на город Кромы.

Вот так, с максимальной пользой, согласно ситуации, не нарушая общей стратегической задачи, сберегая жизни своих танкистов… А за это — пренебрежение от некоторых военных историков, утверждавших, что в ходе операции «Кутузов» армия Рыбалко только пугала немцев своим грозным видом, то есть «сковывала» силы противника. А какие-то все же имевшие место маневры производились якобы по команде генерала Попова, которому лично звонил Сталин.

Той же осенью, во время наступления на Киев, Рыбалко сумел настолько незаметно перегруппировать свою танковую махину севернее Киева, что даже весьма сдержанно описывающий эти события Гудериан признает, что немецкое командование до 13 ноября толком не знало, что ему предпринять, поскольку после взятия Киева 1-й Украинский покатился, как на гусеницах, давя противника уже в Чернобыле, Житомире и Фастове, где у немцев возникла настоящая паника.

За Курскую и Киевскую операции Рыбалко получил «Золотую Звезду» Героя Советского Союза; за Пражскую и Берлинскую — вторую «Золотую Звезду» и был произведен в маршалы бронетанковых войск. У него будет много наград, в том числе и иностранных. Но главное — безусловно и единогласно — он признан нашим лучшим танковым генералом.

Вот только прожил Павел Семенович Рыбалко совсем недолго. Он умер в 1948-м, в возрасте пятидесяти четырех лет.

Знаете, в чем заключается одна из ошибок молодых режиссеров, снимающих лихие боевики о той войне? Молодые, холеные лица актеров.

Двадцатипятилетние солдаты, возвращавшиеся домой, выглядели сорокалетними, а сорокалетние — стариками. Большинство наших боевых генералов не исключение. Мало кто из них дожил до шестидесяти лет.

Павел Рыбалко похоронен на Новодевичьем кладбище.

«Наводку» на один поразительный документ дал мне покойный Лев Александрович Безыменский еще девять лет тому назад. Я как раз собиралась на книжную выставку в Лейпциг, и он попросил своего старого друга, историка-архивиста, показать мне это письмо. Немецкий историк не только показал, но и дал возможность сделать перевод и увезти с собой. «У нас это не опубликуют еще долго», — сказал он тогда.