Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

и во время самой дуэли. Мы с ним были однополчане,

я его хорошо помню и потому не могу в этом случае

ошибаться.

Часто устраивались у нас кавалькады, и генеральша

Катерина Ивановна почти всегда езжала с нами верхом

по-мужски, на казацкой лошади, как и подобает геор­

гиевскому кавалеру. Обыкновенно мы езжали в Шот­

ландку, немецкую колонию в 7-ми верстах от Пяти­

горска, по дороге в Железноводск. Там нас с распро-

* русскими армейскими ( фр. ) .

415

стертыми объятиями встречала немка Анна Ивановна 11,

у которой было нечто вроде ресторана и которой мильх

и бутерброды, наравне с двумя миленькими прислуж­

ницами Милле и Гретхен, составляли погибель для

l'armée russe.

У нас велся точный отчет об наших parties de

plaisir *. Их выдающиеся эпизоды мы рисовали в «аль­

боме приключений», в котором можно было найти все:

и кавалькады, и пикники, и всех действующих лиц.

После этот альбом достался князю Васильчикову или

Столыпину; не помню, кому именно. Все приезжие

и постоянные жители Пятигорска получали от Михаила

Юрьевича прозвища. И язык же у него был! Как,

бывало, прозовет кого, так кличка и пристанет. Между

приезжими барынями были и belles pâles и grenouilles évanouies **. А дочка калужской помещицы Быховец, имени которой я не помню именно потому, что людей,

окрещенных Лермонтовым, никогда не называли их

христианскими именами, получила прозвище la belle

noire ***. Они жили напротив Верзилиных, и с ними

мы особенно часто видались.

Николай Соломонович Мартынов поселился в до­

мике для приезжих позже нас и явился к нам истым

денди à la Circassienne ****. Он брил по-черкесски го­

лову и носил необъятной величины кинжал, из-за

которого Михаил Юрьевич и прозвал его poignar-

d'ом *****. Эта кличка, приставшая к Мартынову еще

больше, чем другие лермонтовские прозвища, и была

главной причиной их дуэли, наравне с другими малень­

кими делами, поведшими за собой большие послед­

ствия. Они знакомы были еще в Петербурге, и хотя

Лермонтов и не подпускал его особенно близко к себе,

но все же не ставил его наряду с презираемыми им

людьми. Между нами говорилось, что это от того, что

одна из сестер Мартынова пользовалась большим вни­

манием Михаила Юрьевича в прежние годы и что даже

он списал свою княжну Мери именно с нее. Годами

Мартынов был старше нас всех; и, приехавши, сейчас же

принялся перетягивать все внимание belle noire, ми­

лости которой мы все добивались, исключительно на

* увеселительных прогулках ( фр. ) .

** бледные красавицы и лягушки в обмороке ( фр ) .

*** прекрасной смуглянки ( фр. ) .

**** по-черкесски ( фр. ) .

***** кинжалом ( фр. ) .

416

свою сторону. Хотя Михаил Юрьевич особенного ста­

рания не прилагал, а так только вместе со всеми нами

забавлялся, но действия Мартынова ему не понра­

вились и раздражали его 13. Вследствие этого он на­

смешничал над ним и настаивал на своем прозвище,

не обращая внимания на очевидное неудовольствие

приятеля, пуще прежнего.

Как-то раз, недели за три-четыре до дуэли, мы сго­

ворились, по мысли Лермонтова, устроить пикник

в нашем обычном гроте у Сабанеевских ванн. Распоря­

дителем на наших праздниках бывал обыкновенно

генерал князь Владимир Сергеевич Голицын, но в этот

раз он с чего-то заупрямился и стал говорить, что

неприлично женщин хорошего общества угощать

постоянными трактирными ужинами после танцев с кем

ни попало на открытом воздухе. Лермонтов возразил

ему, что здесь не Петербург, что то, что неприлично

в столице, совершенно на своем месте на водах с разно­

шерстным обществом. На это князь предложил

устроить настоящий бал в казенном Ботаническом саду.

Лермонтов заметил, что не всем это удобно, что казен­

ный сад далеко за городом и что затруднительно будет

препроводить наших дам, усталых после танцев, позд­

нею ночью обратно в город. Ведь биржевых-то дрожек

в городе было 3—4, а свои экипажи у кого были. Так

не на повозках же тащить?

— Так здешних дикарей учить надо! — сказал

князь.

Лермонтов ничего ему не возразил, но этот отзыв

князя Голицына о людях, которых он уважал и в среде

которых жил, засел у него в памяти, и, возвратившись