Василий Соколов - Избавление

- Мам, а знаешь что... я придумала. В поле ромашек много. Нарву букет... Вот будет классически! - восхитилась своей сообразительностью Света.

К машине со двора подошел парнишка. Он, видимо, стругал с надрезанной корою палку, так как еще держал в руке перочинный нож. Был этот мальчишка худ, узкоплеч, но его худобу делал почти незаметной чей-то поношенный, не по росту, военный китель с оторванными пуговицами.

Узнав от Светы, что они едут на аэродром встречать папу, Алешка сказал:

- Ой, мутер! Можно, и я с вами?

Екатерина Степановна оборвала сына:

- Алешка, что значит - мутер? Выбрось из головы это слово, и чтобы никогда...

- Мама, мамуля, - умолял Алешка. - Больше не буду. Это я так, в шутку. И я поеду.

- В чем поедешь? В этом кителе с обтрепанными рукавами? Вот, скажет отец, вояка.

- А я китель сброшу и... обождите, я мигом, - он припустился бежать по лестнице, и было слышно, как она гудит под ногами. И минуты не прошло, как опять загудела лестница, паренек вернулся, на ходу напяливая на себя клетчатую рубашку. Глядя на него, Екатерина Степановна сейчас пожалела, что не написала мужу сразу, как прибыл Сын. Со дня на день ждала в отпуск.

Не успели усесться в машине - Екатерину Степановну майор почтительно заставил сесть рядом с водителем, а сам с детьми уместился на заднем сиденье, - как Света защебетала:

- Мне папа знаете что обещал привезти?

- Именно?.. - переспросил майор и прикусил язык, чувствуя, что говорит совсем невпопад, совсем не надо было этого спрашивать.

- Папа обещал мне платье белое - на школьные балы ходить. Знаете, такое... с широкими рукавами, как у царевны.

- Нашлась мне царевна, - поддразнил Алешка. - Царевны в старину водились, да все вывелись.

- И еще папа писал... Мама, ты же помнишь, туфли привезти. На каучуковой подошве... Танкетки называются. Я попробовала надеть у подруги, в них так удобно ходить.

- Перестань, я бы тебе ничегошеньки не привез, - бурчал Алешка.

- Это почему же?

- Потому, что оканчивается на "у". В следующий класс еле перешла, тройки отхватила...

- Неправда, у меня в ведомости всего лишь одна тройка, и то вредная математичка не вывела приличную отметку... Мам, вон цветы, глянь ромашки!..

Ничего не поделаешь, пришлось останавливать и ждать, пока она нарвет букет.

- Мама, нюхай! - подбежав, протянула цветы Света.

- Но они же полевые, слабо пахнут, доченька.

- Зато красивые, - похвалялась Света. - Красивее их нет на земле.

"Нет, это не подготовка, а просто пытка", - казнил себя майор. И когда подъехали к аэродрому, он соскочил и, велев обождать, куда-то побежал, затем вернулся и взяв под руку Екатерину Степановну, повел всех к забранному низкой оградой входу на поле аэродрома. Тут стояли военные, среди них были две женщины в белых халатах: одна - пожилая, наверное врач, другая - молоденькая медсестра с выбившимися из-под белого чепчика кудряшками.

Майор кивнул, и обе в белых халатах подошли к Екатерине Степановне. "Ранен, - екнуло сердце у Шмелевой. - Иначе бы зачем врачу встречать самолет".

Не ведала она того, что и врач и медсестра, собственно, и вызваны были для нее, для Екатерины Степановны, опасаясь, что она может упасть в обморок. У нее снова закралась мысль, что муж, быть может, ранен, а спросить об этом не могла, потому что рядом стояли дети - Света и Алешка, хлебнувшие и без того досыта горя. И почему ранен? И что может быть худшее? Что?.. Ведь он, Шмелев, уже после штурма Берлина сумел выкроить время и собственной рукой уведомлял о себе, больше, конечно, расписывая, как его орлы штурмовали город, штурмовали рейхстаг, оставив на колоннах надписи... Не избежал этого искушения и Шмелев. Он так и заканчивал письмо: "Осиновый кол вбили в логово Гитлера, и я расписался на рейхстаге, что война кончилась..." "А когда войны кончаются, тогда кончаются и смерти, - уже от себя домыслила Екатерина Степановна. - Люди не погибают в мирное время, а если погибают, то в редких случаях... Да и чего это я взялась нагнетать на себя напраслину", - шептала она, гоня прочь всякие страшные мысли, а самолет... вот он пошел на посадку, приземлился и все подруливал и подруливал к самому вокзалу, потом стоял, медленно открывалась дверца... Никто почему-то не выходил из самолета. Долго не выходили, а может, казалось, что медленно и долго все делается... Из рупора продолжала греметь музыка, победная, маршевая. Сдавалось, звуки маршей не умещались на площади и доплывали сюда, на поле аэродрома...

Невмоготу ждать. Но что такое?