Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

Проходили последние учебные дни. Настроение отъезжающих передалось всем остальным, активность на занятиях упала — ясно, что нас надо скорее отправлять.

Провожали нас хорошо: музыки и красивых слов хватало, а вот новое летнее обмундирование выдать нам наотрез отказались.

На память получил служебную характеристику: «Красноармеец… рождения 1921 года, уроженец г. Ленинграда, образование 10 классов, беспартийный. В рядах РККА служил с декабря 1939 года по август 1941 года. С 10 августа 1941 года находился в плену по 5 мая 1945 года.

В батарее управления с сентября 1945 года. За период мирной учебы он показал себя дисциплинированным, примерным бойцом и по ходатайству командира батареи перед командованием части был переведен в декабре 1945 года на должность командира отделения в топовычислительном взводе.

Находясь в батарее управления, взысканий не имел, а за хорошее отношение к боевой и политической подготовке имел четыре благодарности от командования.

За период службы в батарее управления показал себя политически выдержанным, морально устойчивым и делу партии Ленина-Сталина предан.

Командир батареи управления воинской части полевая почта 44 071 старший лейтенант Резников».

Раз «делу партии Ленина-Сталина предан» — с такой характеристикой в Ленинград возвращаться не стыдно, но интересно совсем другое. Когда я обратился к комбату за характеристикой, то он бросил: «Напиши.

Я подпишу». Мне пришлось самому себе писать характеристику, но это очень трудно: так и хочется умалить свои достоинства, проявить ненужную скромность. В результате получилась сухая, протокольная бумага, где содержались только бесспорные факты. К тому же писал наспех и карандашом. При подписании произошел разговор:

— Ты же ничего не написал о себе.

— Написал, что есть.

— Ты же тянул один всю батарею, был и за старшину.

— Просто служил…

— Ну, как знаешь…

Ожидали подачи эшелонов. Документы на руках. Вместе с ними я получил значительную сумму денежного вознаграждения почти за год службы (я столько и не ожидал!), а также талоны, по которым в Ленинграде получу продукты на месяц — воблу, сахар, пшено, сухари, махорку и что-то еще. Все это окажется очень кстати.

К отъезду готовились втроем: старший сержант из огневых взводов ленинградец Вася Цибин, тоже огневик сержант москвич Маслов и я, командир отделения топоразведки, бывший сержант, ленинградец. Воинское требование на билет от Москвы до Ленинграда у нас с Цыбиным было на двоих, а от Котовска до Москвы — единое на троих.

Вот и наступил долгожданный день — 22 мая 1946 года. Мы уезжали во второй половине дня, и часа два пришлось проболтаться на станции в ожидании отправки. И тут со мной произошел казус. Из полка приходили ребята прощаться с нами — то один хлопнет по плечу, то — другой: «Димка, уезжаешь?» В каждом таком случае с целью закрепления армейского братства мы брали в станционном буфете по граненому стакану водки, но без закуски, которой в буфете не было. Отсутствовал даже хлеб — на все давно введены карточки, а мы и не знаем об этом. Совсем оторвались от гражданской жизни. Потом подходили другие, также сбежавшие с занятий, и процесс прощания растянулся до вечера. В результате я «накачался» до предела, опрокинув за каких-то пару часов восемь стаканов водки. Несмотря на то что я давно отъелся на армейских харчах после многолетней голодовки, такого количества водки для меня оказалось многовато: я свалился и ничего больше не помнил. Так и не пришлось в последний раз помахать Котовску на прощание. В поезд меня просто «погрузили» на руках — позор, да и только!

Без сознания, не ощущая всю торжественность момента, бесчувственным тюфяком оставлял я военную службу. Когда уезжал из Ленинграда в 1939 году, мне еще не было и 18 лет, а сейчас — 24 с половиной. Такой или похожей прошла молодость большинства молодых людей моего поколения. И к великому сожалению, вернулись домой далеко не все.

В себя пришел только под Киевом. Позади уже Жмеринка, Винница, Фастов. Вагон пассажирского поезда. Я лежал в проходе на полувагона. Через меня переступали люди и чертыхались. Оказалось, что лежал не один: таких «перебравших» полно, и мы дружно валялись вповалку. Но тех из полка, с кем так трогательно прощались на перроне Котовска, мы больше в жизни никогда не встретим — слишком большая наша страна.

Многие товарные вагоны страны в годы войны были переоборудованы в обычные теплушки с двумя рядами двухъярусных дощатых нар для лежания. Сидячие и лежачие места в нашем поезде были забиты до отказа, и о том, чтобы присесть, нечего и думать.