Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

И вдруг — баня! Настоящая баня с горячей водой и эрзац-мылом. Пусть кто-нибудь скажет, что так не бывает, но предыдущая баня у меня была в Одессе за неделю до войны. Два года без бани — это срок! Кстати, следующая будет тоже через два года — в 1945 году, после освобождения.

После бани, а было это в марте 1943 года, нас вновь ожидал арестантский вагон и новый пункт назначения, похоже — на этот раз — последний. Сопровождение — венские жандармы. Поезд Вена-Линц повез нас дальше на запад.

Возвращаясь в сегодняшний день, подумалось вот о чем: действительно, трудно стало жить в нашей стране. Политическая нестабильность, экономика разваливается, инфляция продолжается, жизненный уровень падает. По вполне объективным причинам многие не выдерживают этого и, чтобы обеспечить более сносную и спокойную жизнь себе и детям, покидают Родину, уезжая за рубеж — в США, Германию, Израиль, в другие страны. Я понимаю, что жить трудно, просвета пока не видать, а нам, старикам, и подавно. Но отъезжающие отстраняются от участия в строительстве новой России — пусть это делает кто-то другой, а они переждут. Некоторые обещают вернуться, когда жить станет полегче.

Не знаю, осуждать мне своих сограждан или нет. Пожалуй, склонен осудить. Но я всегда вспоминаю другое тяжелое время и тех, кто не мог себе позволить забыть Родину ради живота своего. А ведь как легко было нам тогда изменить положение к лучшему: надо всего лишь согласиться сотрудничать с врагом. И тогда — хорошее питание, форма, выпивка, женщины и многие другие «блага».

Конечно, не так мало оказалось и тех, кто пошел на это. Недавние публикации об армии генерала Власова называют цифру в 1 миллион «предателей родины» — об этом говорилось выше. Одни не выдержали условий плена; других — сломили физически; третьи — и так в душе были врагами советской власти; четвертые — надеялись, получив оружие, сбежать к своим. Я благодарен судьбе, уберегшей меня от общения и контактов с такими соотечественниками. Бог им судья.

Но я всегда буду помнить тех, кто перечисленные выше «блага» променял на бесчеловечные допросы в гестапо, на тюрьмы и концентрационные лагеря. Те, среди которых мне довелось находиться, никогда не сомневались в правильности выбора своей судьбы, предпочитая погибнуть, но не изменить своему дому, своим родным и близким, своей памяти о прошлой жизни, какой бы она ни была. Мы, старики, прошедшие путь, ниспосланный свыше, никогда не забудем своих товарищей, кто сознательно шел насмерть, не допуская и мысли о том, чтобы принять условия врага, а потом не возвращаться на родину. Кто, несмотря на то что многие смутно догадывались: после войны за плен по головке не погладят, все равно рвался домой. Лишь бы вернуться, а там будет видно. Мы тогда по молодости не отдавали себе отчета в том, что «сидеть» безвинно у своих в моральном плане намного тяжелее, чем «сидеть» в качестве врага у врага. Это мы поняли позднее — с возрастом.

Я бы уехать не мог…

Нас было не много — не более 150 человек. Мы не знали, куда нас везут, что нам предстоит, и грустили при мысли, что опять увозят на запад — дальше и дальше от России. И расстояние проехали по российским меркам всего ничего: от Вены каких-то 170 километров, но — на запад.

Вот и наше новое пристанище — городок, расположившийся на левом берегу голубого Дуная. На станционном строении такие же готические буквы, как и на здании гестапо в Цнайме, и цвет тот же, но название другое — «МАУТХАУЗЕН». Так именуется городок. С годами это слово станет нарицательным, а тогда мы о нем ничего не знали.

На этот раз нас встречали: вокзал был оцеплен. Что за люди? Такую униформу мы видели впервые. На фуражках — черепа со скрещенными костями. У всех автоматы и овчарки. Это — эсэсовцы. Они стояли молча, неподвижно, как вкопанные, с хмурыми, перекошенными физиономиями, не предвещающими ничего хорошего. Нас неоднократно пересчитали. Жандармы уехали в Вену, а эсэсовцы повели колонну в горы.

Город как вымер: жители старались исчезнуть из поля зрения конвойных — уж они-то хорошо знали, куда нас ведут. Мы — не первая и не последняя колонна.

Шли под гортанные окрики эсэсовцев. Сплошная ругань. Удары прикладами. Тот, кто с краю, тому было хуже всех. Солдаты вооружились палками, били наотмашь, подгоняли, требовали ускорить шаг. Собаки бесновались на поводках.

— Los! Los! Schneller! [45] «Давай! Давай! Быстрей!» ( нем .)