Владимир Соловьев - Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Но близкой беды, настоящей «катастрофы» еще не чует: «…той огромной довлатовской славы, что вскоре обрушилась на нас, я все еще не предвидел».

И вот — случилось: «Он заменил собою всех нас».

Можно посочувствовать Попову — удар был сокрушительный. По самолюбию, по репутации, по престижу, по его писательству, по всей его жизни, которая, оказывается, не удалась («Жизнь удалась» — победное название давней книжки Попова). То есть так: удавшаяся жизнь — имею в виду литературную жизнь — пошла под откос, судьба дала подножку, из гроба встал соперник и перекрыл ему все кислородные пути.

Чем дальше тем больнее уязвляется и страдает Попов. Надеялся, что огромная, как грозовая туча, слава Довлатова ограничится Питером (назвал его в интервью «лучшим питерским прозаиком»), оказалось — всенародная.

Вдруг «никчемный фельетонишка» лихо взлетает в «гении», а вот уже и в классики заделался — и каково было Валере Попову получить в 1993 году, через какие-то всего три года после смерти заклятого врага, эту самую премию имени Сергея Довлатова!

Вот крыша у него и поехала.

Даже в родном Питере заметили, что Попов «свихнулся на Довлатове». Он все больше ругался в печати в адрес Довлатова — только что не плевался! Покойник был ему соперник и победитель, точнее — триумфатор. Зависть, обида (на судьбу), горечь нарастали, перерождались в тяжелую мучительную ненависть. Вот до нас дошла свежая питерская байка в связи с открытием музея Довлатова в Пушкинских Горах. Успеваю вставить в книгу в самый последний момент.

Прекрасные пушкинские, а теперь и довлатовские места!

Замечательный музей Довлатова.

Заходим мы с Поповым в лачужку Довлатова — прогнившие полы, низкий потолок.

— Должно быть, Довлатов входил сюда согнувшись, — говорю я Попову. — Он ведь был высокого роста, и потолок для него очень низкий.

И тут Попов встает на цыпочки и пытается достать потолок головой.

— И мне тоже, — заулыбался он, — и мне тоже он низок!

Увы, головой он все равно не касался потолка — светилась маленькая зазорина. Тогда Попов нашел на потолке выступающую балку и уперся в нее лбом.

— Вот! — торжественно произнес он.

Даже в такой мелочи, как рост, Валерий Георгиевич не хочет уступать Сергею Донатовичу.

Шутки шутками, но не мог никак Попов признать свое поражение от Довлатова! Необходимо было поквитаться с противником, взять реванш.

Вынести покойнику смертный приговор! Убить пересмешника!

И случай представился — так появилась в ЖЗЛ эта феноменальная книжка: «Довлатов» без Довлатова. Попов таки взял реванш, отомстил, но весь вопрос — кому?

Первая странность (скорее жанровая аномалия) — автор сочинил не биографию Довлатова, как следовало ожидать, а парные биографии — свою и своего смертельного врага. Быть может, он подражал Плутарху с его «сравнительными жизнеописаниями» выдающихся исторических лиц, сгруппированных попарно, но, в отличие от сочинения Попова, по принципу сходства.

У нашего автора парные биографии съединены по принципу различия, супротивны друг другу, между ними — противоборство.

Это нонсенс, конечно, но факт — в книжке действуют два протагониста, и если по-честному, то на обложке должны были красоваться два портрета — Попова и Довлатова. Именно в такой очередности, потому что Валера в этой книжке главный, а Сережа — с боку припека, на обочине, изгой, каким и был в жизни. И если уж довести этот жанровый сюр до конца, портрет одного Попова более уместен в книжке, где авторская биография затмевает во всех отношениях довлатовскую — и по объему, и по заданию. Примерами из своей жизни, которая удалась, Попов поучает, назидает, бранит, обвиняет, подавляет, проклинает и в конце концов уничтожает неудачника и злодея Довлатова.

К сожалению, Попов считает возможным заполнять фактами собственной биографии лакуны в био своего героя — недостающие либо, с авторской точки зрения, ненужные звенья в жизни и судьбе Довлатова.

Впрочем, о каком у Попова Довлатове речь?

Его Довлатов — продукт авторских измышлений и зломышлений, та пресловутая боксерская груша, по которой автор лупит до полного изнеможения. Довлатов в этой книге о нем и шагу не смеет ступить без авторского соизволения и комментария. В лучшем, хоть как-то человечески вразумительном случае это будет анти-Довлатов, а то и вовсе подпоручик Киже, лицо в натуре отсутствующее.