Гильдебрандт-Арбенина Николаевна - «Девочка, катящая серсо...»

Мими, по-моему, туда больше не ходила, но семья К<���аннегисеров> любила другую сестру, Катю. И Катя, и ее маленький сын, Андрей {82} , бывали в этом доме. Лёва очень любил мальчика.

Но я отошла от Цветаевской «летописи».

Люди?

О Кузмине: говорит Цветаева. Значит, так и было. На карточке < 19> 16 г<���ода> (пропала!) он очень смуглый. Глаза — всегда — очень большие и блестящие. При мне (с 1920–21 гг.) очень потух, поседел, постарел. Потом стал очень сильно болеть и слабеть. Юра мне как-то говорил про письмо Цветаевой {83} . При мне «безумно» хвалил Цветаеву и Рильке — Пастернак, когда был в гостях у Кузмина и Юры {84} . Стихи «Нездешние вечера» у меня украли. Там все стихи, что называет Цветаева, очень сильные. И о Пушкине, и о Гёте {85} . Кузмин очень любил Италию — и Германию. Человек с французской кровью — не мечтал о Париже. Больше всего ему нравилась Александрия. Это — в стихах. У него нашлась поклонница — хорошенькая, как Гурия, — черноглазая, в черных локонах, по имени Софи. Она преподавала русскую литературу в Париже и в Руане — приезжала в Россию и в Финляндию относительно произведений Кузмина {86} . Пришла ко мне спросить о нем — от А. Н. Савинова, к кому она обратилась. Но моя Юленька {87} , счастливая от вида такой парижанки (строгий серый костюм, самой скучной окраски, но с браслетами на руках), почти заняла все время, и я мало что успела ей сказать — я узнала потом, что она в свои каникулы побывала в Александрии и «обегала» все памятные места!

Это моему Гумилёву бы такую посмертную поклонницу!

К сожалению, она сообщила мне, что Ахматова в Париже как-то очень несимпатично отзывалась о Кузмине {88} .

Есенин. Я часто рассказываю об этом — как мои знакомые (Чернявский, Миша Струве и др<���угие>, не помню, кто еще, но не Никс, не Лёва) — уславливались на каком-то концерте со мной повидаться — но я сидела в креслах, с Линой Ивановной, и та начала меня дразнить: «У них какая-то барышня в голубой кофточке, блондинка! Они потому тебя не ищут!»

Я, разгневанная дразнением, уже в раздевалке, увидала удивленную моим «непоявлением» компанию и на расспросы объяснила, довольно спокойно. — Они не поняли, а потом засмеялись и привели ко мне представить Есенина. На нем была голубая рубашка. Очень миленький, но это далеко не Никс — антипод по златоволосости черноволосому Лёне. Те двое — для моей балетной души были, как принцы из «Спящей». А этот — не мой стиль. Да я и к стихам его была равнодушна. Разве что трогательность к собакам (но и эти стихи были потом). Из русских (про деревню) я предпочитала Клюева.

О том, что Лёня дружил с Есениным — узнала только сейчас у Цветаевой! С Есениным дружил Чернявский и Рюрик Ивнев {89} (у меня была фотография их троих {90} ).

Мандельштам. Манера читать? {91} М<���ожет> б<���ыть>, но я как-то иначе помню. Я узнала его в 1920 г<���оду>.

Жорж Иванов — тоже в 1920 г<���оду>, критиков {92} не знаю.

К. Ляндау (Константин Юлианович). Потом стал режиссером. Женат был сперва на Стефе Банцер, пианистке, любимой ученице Глазунова; потом — на Але Трусевич, актрисе — потом уехали оба.

Оцуп — тоже с <19>20 г<���ода>, Ивнев — этот, кажется, еще жив. Городецкого никогда не знала {93} .

«Jasmin de Corse» {94} , как будто, и Кузмин любил эти духи. Юра любил «violette pourpre». Вот Лёня — не знаю. А пахло от его рук и перчаток — когда он снимал их — замечательно. Это я помню. У меня на руке оставался запах горячей душистой кожи.

Но вот — миновали времена.

Настало время действия — и гибели Лёни {95} .

Моя мама (когда пошли слухи) очень волновалась. Но я ведь там не бывала, а телефон — м<���ожет> б<���ыть>, Лёня помнил без книжки? Взяли многих, как заложников. Юру {96} . Я его тогда не знала. Уводили из камеры. «Через восьмого» {97} . Не взяли — Чернявского. Чудо! Взяли другого Ч<���ернявского>, тоже — Влад<���имира> Степановича — и тот погиб. Чернявский — этот «уезжал» — в эту войну <19>41 г<���ода>. Не знаю, куда {98} . Потом его вернули. Он был болен. А. Г. Мовшензон навещал его в больнице. Сказал мне про него (спустя время, когда я вернулась с Урала): «Он стал un peu gaga» {99} .

Лёня — отзыв вел<���икого> кн<���язя> Ник<���олая> Мих<���айловича> — «вел себя как истинный герой и мученик». Это он говорил сестре, Loulou.

Родителей и сестру держали в тюрьме, а с вел<���иким> кн<���язем> как будто встречались в коридоре. Это была другая тюрьма (как будто! я не могла мучить сестру расспросами!), не Дерябинские казармы, где сидели заложники — и Юра.