Дмитрий Лихачев - Поэзия садов

Висячий сад был устроен и в Ростове Великом по инициативе знаменитого ростовского строителя митрополита Ионы [180].

Архитектура в конце XVII в. стремилась быть «ненатуральной», «потешной», как бы игрушечной. В церквах эта «игра» была серьезная, в садах же и прудах Кремля – несерьезная. Но обе эти игры стремились оторвать человека от естественного, заставить его ощутить нереальность реальности, победить в нем чувство тяжести. Своды с висячими гирьками, как бы опирающиеся на воздух, затейливой и чрезвычайно разнообразной формы купола, маковины, шатры, кровли разнообразной формы, в которых устраивались различные выпучины, бочковидности и пр., – создавали то же впечатление нарушений законов тяготения. Проблема преодоления пространства в постановке высоких церквей и колоколен, издали видных, всегда была на Руси одной из основных проблем особого восприятия окружающего мира. В конце XVII в. определился еще один аспект этого стремления к преодолению пространства путем подъема человека на искусственную возвышенность, создания искусственного более или менее высокого уровня, как бы конкурирующего с уровнем земли и воды в естественной среде.

Плавание в потешных прудах высоко над уровнем воды в Москве-реке давало, по-видимому, наиболее острое ощущение ирреальности окружающего.

Это стремление относиться к реальному как к нереальному было сильно даже у Аввакума. Его отношение к сибирским горам в Даурии как к палатам корреспондировало его общему отношению к существующему в мире порядку: демонстрировало призрачность настоящего мира и настоящность потустороннего, в котором совсем другие ценности, иная, подлинная, «вечная» стабильность.

Искусственные сады, пруды, насаждения создавали особые миры, микромиры, подобно тому как создавали их типичные для Москвы здания-ансамбли. Даже церковь Василия Блаженного в XVII в. была именно таким ансамблем микромиров, в котором «каждая отдельная церковь имела кругом себя проходы; каждая имела свой причт, свое управление и свой праздник, в честь которого и называлась. В проходах устраивались торжественные крестные ходы» [181].

Для разведения садов вербовались русские садоводы: «старцы» монастырей (в русских монастырях, как и в западных, имелись сады), «иностранцы» с Северного и Южного Кавказа (обязанность их была привозить семена редких растений, черенки винограда и пр.) и западноевропейцы – по преимуществу голландцы.

Основная обязанность западноевропейских садоводов состояла, конечно, не в том, чтобы создавать стиль сада, а в том, чтобы насаждать в садах различные редкостные, экзотические растения, строить, расписывать, населять сады заморскими птицами в клетках и вольерах и т. д. Все это уже само по себе создавало в садах стиль голландского барокко. Стиль последнего входил в садоводство как бы сам собой. «Во всех садах висели клетки с канарейками, рокетками и даже попугаями. Но любимая нашими предками и преимущественно садовая птица была пелепелка (перепелка. – Д. Л. ). В 1667 г., при царе Алексее Михайловиче, в комнатном саду висело несколько клеток с пелепелками, сетки у этих клеток были шелковые» [182].

И. Забелин опубликовал документ (вернее, содержание документа), по которому гости Андрей Виниус и Иван Марсов 6 сентября 1654 г. купили по царскому указу и повезли в Москву из Голландии через Архангельск:

«2 птицы попугая.

Да садовых дерев:

2 дерева оранжевых яблок,

2 дерева лимонных,

2 дерева винных ягод,

4 дерева перзиковых слив,

2 дерева априкозовых яблок,

3 дерева шпанских вишен мореллен,

2 дерева миндалных ядер,

2 дерева болших, сливы».

Во время их пути на Двине один из попугаев – «маленкой попугайчик словет парактита, кой дан двенадцать яфимков, занемог и помер» [183].

Самое, может быть, интересное для садового искусства XVII в. состоит в том, что в кремлевских и подмосковных садах устраивались типичные для барокко «обманные перспективы» – «trompe l’oeuil» (сохранившиеся, впрочем, и впоследствии – в садах романтизма).

И. Забелин сообщает о Верхнем кремлевском саде: «В 1684 г. першпективный мастер Петр Энглес украсил и этот сад першпективным письмом» [184].

И. Забелин пишет про Измайлово, что в его «виноградном саду» «стояли три терема или беседки, украшенные резбою и расписанные красками. Около теремов были гульбища или галереи, также украшенные. В Просяном саду также строились два чердака или терема. В том и другом саду стояли, сверх того, перспективы – картины, писанные состоявшим при Измайлове живописцем перспективного дела мастером Петром Энглесом» [185].