Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

— На все воля Аллаха!—подумалъ было и Мустафа. Но вдругъ вспомнилось ему то, что онъ слышалъ когда-то, приложившись ухомъ къ полураскрытому окну. Вспомнилъ онъ это,—и что-то зашевелилось въ его душѣ. А имамъ между тѣмъ продолжалъ.

— Слушайте меня, слушайте, правовѣрные! Посмотрите вокругъ себя—жизнь вокругъ васъ сама собою течетъ. Все вокругъ само собою дѣлается. Все устроено такъ, чтобы каждый получалъ по заслугамъ его. Кто самъ хорошъ, тому и жить хорошо. А кто самъ худъ, тому и жить тяжело. Если кому изъ васъ и не легко приходится, такъ вы сами въ своей душѣ поищите да подумайте: ужъ навѣрно тамъ найдется какой нибудь великій грѣхъ,—ужъ навѣрно какую нибудь великую заповѣдь вы преступили и сдѣлались преступниками: или противъ закона, или противъ Корана, или противъ султана. Безъ всякой причины ничего никогда не бываетъ. Аллахъ правъ и справедливъ, а потому терпите, да терпите, а главное, не ропщите, а что еще главнѣе, рукамъ воли не давайте. Живите тихо и мирно, а главное смирно, и не забывайте, какъ раздѣлилъ Аллахъ свои блага между вами и богатыми людьми. Имъ онъ далъ свѣтъ этотъ, а вамъ тотъ. Имъ дано мало, а вамъ много. Понимаете ли вы, какъ вамъ дешево достаются блага вѣчныя. Слушайте меня, слушайте, правовѣрные!..

Имамъ сдѣлалъ небольшую передышку, а потомъ снова продолжалъ:　

— Но Аллахъ великъ, и благъ, и премудръ. Онъ не только уготовалъ вамъ блага на томъ свѣтѣ,—онъ помогаетъ вамъ и на этомъ. Чувствуете ли вы, правовѣрные, что вы никогда и нигдѣ не бываете одни? Всегда около васъ законъ, всегда съ вами султанъ и его мысли, и всегда около васъ, какъ и около самого султана, святая книга Коранъ, гдѣ записана воля самого Аллаха. Значитъ, всегда около васъ есть защитники, есть хранители. Всегда около васъ три правды, и три ихъ стража есть. И не вы одни о самихъ себѣ думаете,—обо всѣхъ васъ и эти стражи, и защитники правды думаютъ. Они еще больше думаютъ о васъ, чѣмъ вы сами. Они столько о васъ думаютъ и такъ печалятся, и такъ болѣютъ за васъ душой, что вы даже сами можете о себѣ вовсе и не думать. Все они за васъ дѣлаютъ,—все, все, что только слѣдуетъ. Вамъ о самихъ себѣ и безпокоиться нечего. И вы это должны цѣнить. А если они для васъ и не все сдѣлаютъ, то и это ничего,—это даже хорошо, потому что за всякое лишеніе на этомъ свѣтѣ вамъ все лучше и лучше будетъ на томъ. Слушайте, слушайте, правовѣрные! Повинуйтесь, повинуйтесь правдѣ и ея защитникамъ, хранителямъ, стражамъ!

Лишь только имамъ вымолвилъ эти слова, вдругъ съ Мустафою что-то сдѣлалось. Вскочилъ онъ съ своего мѣста и бросился стремглавъ изъ мечети куда глаза глядятъ. Онъ бѣжалъ сквозь толпу, наступая людямъ на ноги, задѣвалъ за бороды и за носы, натыкался, спотыкался, прыгалъ черезъ людей. Работалъ локтями и кулаками; самъ давалъ тычки и отъ другихъ получалъ такіе же въ сдачу. Наконецъ кое-какъ онъ выбрался таки изъ мечети и со всѣхъ ногъ пустился въ ту каморку, въ которой въ это время съ Хадиджей жилъ. Онъ шагалъ по улицѣ словно пьяный, головой моталъ, руками моталъ, и самъ съ собою разговаривалъ. А что онъ бормоталъ себѣ подъ носъ,— онъ хорошенько и самъ не зналъ. Въ головѣ было мыслей такъ много, а на языкѣ было словъ еще больше. Мысли придавливались мыслями, слова заглушались словами. Казалось Мустафѣ, что ему стало все такъ понятно, а что имено онъ понялъ, онъ никакъ выразить не могъ. Мысли летѣли въ одну сторону, а слова въ другую. Казалось, самъ то онъ все понимаетъ, а другимъ вотъ только не можетъ высказать ровно ничего. Встрѣчные люди сторонились отъ Мустафы какъ отъ сумасшедшаго, а другіе протягивали ему милостыню, словно блаженному. Но Мустафа на этотъ разъ даже и милостыни не бралъ. Все ему опостылѣло, во все вѣра и довѣріе погасли и все стало ни къ чему,—земля и небо, и растенія и звѣри, и люди и ихъ страданія, ихъ дѣла и дѣлишки, ихъ радость и горе, и вся ихъ жизнь—все стало ни къ чему, все скорѣй бы съ глазъ долой. Захотѣлось отъ всей души Мустафѣ все забыть, ничего не чувствовать. Онъ прибѣжалъ въ свою каморку, бросился на свое жесткое ложе, зажмурилъ глаза, заткнулъ уши, вытянулъ ноги, да такъ и замеръ. Въ немъ было одно единственное желаніе: ничего не видѣть, ничего не слышать, ничего не чувствовать. Хадиджа подступила было въ Мустафѣ:

— Да что съ тобою такое дѣлается?

Мустафа даже не слышалъ ея разспросовъ, а попрежнему лежалъ, зажмуривъ глаза и зажавши уши. Хадиджа увидѣла, что толку отъ мужа не добьешься, отошла въ сторону и принялась картошку къ обѣду варить. А Мустафа все лежалъ да лежалъ, все думалъ да думалъ. И думалъ часъ, и думалъ другой. Хадиджа картошку сварила и на столъ поставила, а мужа къ обѣду все-таки не дождалась. Тотъ лежалъ попрежнему да въ концѣ концовъ такъ и заснулъ, лежа и думая.