Николай Рубакин: «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

И жилъ себѣ Мустафа смирно, никого не трогая. И заботился только объ одномъ: чтобы его тоже никто не трогалъ. Держался онъ и руками, и ногами, и зубами за свой собственный кусокъ хлѣба, и все думалъ:

— Гдѣ же его найдешь… Развѣ легко его найти. Жизнь вездѣ одинакова: что въ одномъ мѣстѣ, то и въ другомъ. Отъ перемѣны какъ бы не вышло хуже. Ужъ лучше довольствоваться самымъ малымъ. На все воля Аллаха.

Когда Мустафу ругали, онъ думалъ про себя:

— Хорошо, что еще не бьютъ.

Когда же его били, онъ разсуждалъ такъ:

— Хорошо, что еще не убиваютъ.

А когда господскій управляющій обсчитывалъ Мустафу то на три, то на четыре піастра и записывалъ на него штрафы неизвѣстно за что и про что, Мустафа корчился, ежился, упорно молчалъ, а себя утѣшалъ такимъ образомъ:

— Хорошо, что обсчитали только на три или четыре піастра,— могли бы обсчитать и на десять.

Подросли у Мустафы два сына; обоихъ жена его Хадиджа пристроила къ добрымъ людямъ на работу, чтобы дѣти дома даромъ хлѣба не ѣли. Одинъ сынъ пошелъ по строительной части, сдѣлался рабочимъ каменщикомъ, а другой сынъ работалъ гдѣ-то въ огородахъ и садахъ, а гдѣ именно,— самъ Мустафа хорошенько не зналъ. Подросли сыновья, и попалъ, наконецъ, младшій сынъ его въ солдаты. Узналъ о томъ Мустафа и благочестиво сказалъ:

— На все воля Аллаха!

— А мы то какъ же будемъ! — воскликнула Хадиджа, жена Мустафы.— Кто насъ напоитъ, кто насъ накормитъ, когда мы сдѣлаемся стариками и не сможемъ больше работать? — Хадиджа очень горевала о томъ, что ея сына Надира взяли въ солдаты.

— Молчи, старуха,— говорилъ ей Мустафа.— Нашъ сынъ хоть и солдатъ, а все таки живъ. Могло быть еще хуже.

Старшій садовникъ и хозяинъ видѣли, что Мустафа дѣлаетъ все, что только можетъ, и что берутъ они съ него лишь сколько могутъ взять, а даютъ ему взамѣнъ этого сколько ужъ нельзя не дать. И потому они говорили о Мустафѣ:

— О, онъ работникъ хорошій. Вотъ такими и должны быть всѣ настоящіе работники.

Иногда дѣти хозяйскія, по дѣтской простотѣ, спрашивали Мустафу:

— Мустафа, не болятъ ли твои руки и ноги отъ работы и не трещитъ ли отъ нея у тебя спина?

Мустафа потиралъ большія руки и ноги и отвѣчалъ добродушно:

— На все воля Аллаха. Бисмиллякъ (такъ хочетъ Богъ).

— Мустафа, не хочешь ли ты поѣсть еще чего нибудь, кромѣ картофеля и риса? Какъ ты можешь быть сытымъ отъ одной такой ѣды?

Мустафа изо всей силы нажималъ кулакомъ свой животъ, чтобы тамъ не урчало.

— Такъ хочетъ Аллахъ. Аллахъ акбаръ (Богъ великъ).

И жилъ бы себѣ да жилъ Мустафа долго такимъ способомъ, да случилось небольшое событіе, которое навсегда нарушило его обычную жизнь: пришелъ на побывку къ отцу земледѣльцу его сынъ Гассанъ, тотъ самый рабочій, который еще съ малыхъ лѣтъ шелъ по «строительной части». Сильно обрадовались Мустафа и его жена, что снова увидѣли «кость отъ своихъ костей и плоть отъ своей плоти». Усадили они своего сына на заваленкѣ и стали угощать его чѣмъ могли, и стали разспрашивать о томъ, какъ ему живется на бѣломъ свѣтѣ. И сталъ разсказывать имъ Гассанъ, гдѣ онъ побывалъ и что видѣлъ, какъ онъ служилъ на англійскомъ пароходѣ столяромъ кочегаромъ и даже помощникомъ машиниста, и какъ онъ работалъ у знатнаго френги иностранца въ Константинополѣ и что узналъ онъ отъ него о томъ, какъ люди заграницей живутъ.

— А какихъ я собакъ видѣлъ у этого френги,— разсказывалъ Гассанъ. — Собаки такія жирныя, да такія гладкія. Шерсть у нихъ такъ и лоснится. Отъ сытной ѣды имъ было даже дышать тяжело. А кормятъ ихъ все говядинкой, да телятинкой, и даже дичь даютъ. А поятъ ихъ молочкомъ да сливочками. Жена френги, моего хозяина, съ этими собачками все время такъ няньчилась и такъ за ними ухаживала, словно за своими дѣтьми. И спятъ то эти собаки на мягкихъ подушкахъ.

— Это собаки то! — воскликнула Хадиджа, жена Мустафы.

— Да, собаки,— отвѣчалъ Гассанъ.

— А гдѣ же ихъ держатъ? — спросилъ Мустафа.

— Для нихъ отведена особая комната.

— Какая такая комната?

— Свѣтлая да просторная, зимой теплая, лѣтомъ прохладная.

— Это собакамъ то! — воскликнулъ Мустафа.

— Да, собакамъ,— отвѣчалъ Гассанъ.

— А эта собачья комната больше, чѣмъ наше жилье? — спросила Хаджи Гассана.

— Наше жилье? — воскликнулъ Гассанъ.— Да развѣ эти собаки стали бы жить въ такомъ жильѣ!

— Это въ нашемъ то? — мрачно спросилъ Мустафа.

— Я такъ думаю, что ни за что бы не стали,— отвѣчалъ Гассанъ.

— Да гдѣ же это видано, гдѣ слыхано! — взвигнула не своимъ голосомъ Хадиджа.