Средь мирских забот и суеты,
Где мелькают дни, дороги, лица,
Сядешь в кресло, с толстой книгой, ты,
Чтобы в сказку тихо погрузиться.
Пусть сиянье угольных зарниц
В очаге тихонько догорает:
Этот вечер с шелестом страниц
Ветер странствий с нами скоротает.
Там железный рыцарь, со щитом
И мечом, встречает нас при входе,
И под сумрак арки мы войдем
И по сонным улочкам побродим.
Вот фонарщик с лестницей своей
От столба к столбу шагает гулко,
Чтоб зажечь гирлянды фонарей
В стареньких булыжных переулках.
А к нему садятся на сюртук
И на шляпу эльфы с мотыльками:
Зажигай скорее, милый друг,
Фонари чудесными огнями!
Вот, покинув облачную мель,
Месяц, зарумянившись, играет,
И опять волшебная свирель
Маленьких танцовщиц собирает.
Фейерверк волшебных огоньков
Будет петь, кружиться и смеяться,
И на старой башенке часов
Стрелки поцелуются в двенадцать.
А в мансарде юный трубадур
Звонкий смех принцессы вспоминает,
И перо плетет стихов ажур,
И свеча росой медовой тает.
Но принцесса сладко спит пока,
И молчат под кружевом алькова
Два резных хрустальных башмачка:
Завтра, завтра на свиданье снова…
Лишь грустит лампадка в тишине,
И порой вздыхает о сонете
Брошенный букетик на окне —
Колокольчики с росой столетий.
Там река порой уносит прочь,
Словно письма, листья старых кленов,
И чугунный мост из ночи в ночь
Ждет случайных встречных и влюбленных.
И фонтан на площади Цветов
Совершает вечную работу:
Оплетает сумрак вязью строф,
Погружая фонари в дремоту.
Но какой же им чудесный сон
Из глубин веков столетних снится:
Карнавал иль колокольный звон?
Или, может, им, как нам, не спится?
Эта сказка магией своей
Так пленяет сердце и тревожит…
Жаль, что жить нельзя остаться в ней.
Можно лишь… побыть ее прохожим.
Молоденький Месяц играл на свирели, глядя, как голубые, желтые, красные Звездочки сверкали, сплетаясь и расплетаясь, словно волшебное ожерелье, и рассыпались по небу, исполняя зажигательный танец. Сердитая толстопузая Тучка остановилась неподалеку и, что-то проворчав, поплыла дальше. Наконец танцовщицы закончили выступление. Некоторые собирались в созвездия и оживленно беседовали, в то время как другие расходились по своим одиноким домикам. Юный музыкант со свирелью поклонился и медленно уплыл за кулисы.
Легонько заиграла мелодия в луковице часов небесного служителя, напоминая о том, что пора менять декорации, и, с трудом поднявшись со стула, седой старик перекрыл бархатный занавес ночи синим полупрозрачным пологом рассвета.
Звездочки заснули, но одна из них, затаившись возле кулисы, с любопытством поглядывала на землю.
Предутренний антракт вот-вот должен был закончиться: Ветерок, утомленный ночными приключениями, прилег отдохнуть, а Дождик последний раз пробежался по рампе, освежая землю. Тишина и покой окутали природу, и лишь редкие звуки придавали миру глубину и вещественность.
Желтый кирпичный домик под черепичной крышей, в котором жил тигренок Барсенька, еще спал, и только дверной Серебряный колокольчик зорко смотрел на восток. Сцена опустела, и мир замер в ожидании следующего действия. Царевна Солнышко проснулась в своей деревянной резной кроватке, и, взглянув на будильник, со всех ног помчалась в гримерную. Здесь она прошлась черепаховой расческой по непокорным рыжим кудряшкам, прыснула из фигурного парфюмерного флакончика на макушку и, подхватив корзинку с вышиванием, показалась из-за кулис. Медленно поднимаясь по ступеням небесной арки, конопатая засоня с любопытством рассматривала раскинувшийся под ней живописный пейзаж: маленькую рощу, желтый кирпичный домик и ухабистую дорогу, по которой ослик Гучо медленно тащил почтовый дилижанс со спящей совой Жулей на козлах. Царевна Солнышко замерла и открыла от удивления рот.
Гучо то и дело беззаботно останавливался, глазел по сторонам и, объедая придорожные кустики, тащил скрипучий дилижанс дальше.
Наконец Гучо поравнялся с желтым кирпичным домиком, повернул голову к дверям и крикнул:
– Почта!
Но на его сиплый призыв никто не отозвался. Гучо подождал, фыркнул и принялся радостно повторять:
– Почта! Почта! Почта!
Сова Жуля встрепенулась, широко раскрыла глаза и заворчала:
Читать дальше