Олег Шишибаров - Приключения полосатого крошки

– Немного беспокоит сердце, – ответил Нук, – но в целом врачи не находят ничего серьезного.

– Говорят, что в медицине главное – вовремя поставить диагноз, – задумчиво произнес Бобо, – а все остальное… хотя я, как простой смертный, не возражал бы против выздоровления.

Сумерки сгущались. Нук зажег торшер и разлил готовый кофе по чашкам. Старые друзья, смакуя ароматный напиток, продолжали беседу. Бобо рассказывал другу о горячих спорах в Географическом обществе, которые вызвало открытие Южного полюса, о новых навигационных приборах и морских картах, а Нук внимательно слушал, задумчиво поглядывая на «Леду».

Неугомонные сверчки стрекотали в траве, вполне довольные своим маленьким незыблемым миром.

Полосатый крошка вернулся с прогулки, вытащил из книжного шкафа книгу «Мойдодыр» и улегся в гамак. Однако через несколько минут тигренок уже крепко спал.

За Закатом следом,

Летний Вечер стих,

И темнело Небо

В мушках золотых.

Месяц, словно в неге,

Нежно дул в свирель,

И кружилась в небе

Звездная метель.

Ветерок немножко

С набережной дул,

И тигренок крошка

В гамаке заснул.

И могло ж присниться

Полосатому,

Что Мечта Жар-птицей

Прилетит к нему.

Он с прогулки сразу

В домик побежал,

И цветов охапку

По пути нарвал.

Все прибрал примерно,

Час прождал, другой:

"Может ей неверно

Адрес дали мой?"

А пока наш крошка

У окошка ждал,

Мимо по дорожке

Дождик пробежал.

Солнышку меж Тучек

Бантик распустил,

И упавший Лучик

Радугу пустил.

Заплясал бесенок,

Словно на мосту,

И узнал тигренок

В ней свою Мечту!

Он кричал ей с крыши,

Тыча в небо нос,

Только Дождь не слышал

И Мечту унес.

И тигренок крошка

Понял всю тщету:

Что нельзя в ладошке

Подержать Мечту,

Покусать за ушко,

Сказку рассказав,

Прятать под подушкой

Или приласкав,

Покормить из блюдца,

Пуговку пришить…

Можно лишь коснуться

Краешком души.

***

Королевич Лето стоял на балконе хрустального замка Разлуки и, положив ладони на перила, вспоминал прошлое. Оказавшись здесь, в обители Разлуки, не по собственной воле, он только сейчас понял, как сильно любит свою русоволосую Осень и как безумно скучает по ней.

Темные силуэты гор, выступающие на фоне звездного неба, окружали хрустальный замок со всех сторон, но Королевич не видел их. Перед его глазами возникали полотна, созданные там, за дальними далями, когда он, беспечно закинув ящик с красками и кистями на ремне за плечо, отправлялся в путь. Где только он не был! Королевич бродил по лугам, берегам маленьких рек с кустистыми берегами, и еловым перелескам. Он забирался в самые глухие уголки лесной чащи, подолгу сидел возле какого-нибудь маленького лесного озера, заросшего кувшинками и лилиями, а затем вновь отправлялся в дорогу.

Сколько полотен он тогда создал: предрассветная дымка с рекой, нежный утренник над широким, покрытым росой лугом или сливочно-малиновая зорька над березовой рощей – и это были только первые зарисовки!

Где бы ни проходил Королевич, повсюду трепет и восхищение встречали его, а малиновые кусты не сводили глаз с его расшитого золотом синего камзола. И лишь мухоморы, сухие, сморщенные старики, поглядывая из-под пятнистых шляп, поглаживая ажурные воротнички, недовольно ворчали:

– И надоть яму чудесить…

Порой где-нибудь на пригорке Королевич любовался одинокой грустной рябинкой, а потом, повесив камзол на ближайший куст, подсаживал к поникшей бесприданнице молодой крепкий дубок.

А когда Царевна Солнышко, забыв обо всем на свете, нещадно палила землю своими лучами, уткнувшись в занимательную книжку, Королевич пускал по небу великолепные флотилии кучевых облаков или, зазвав босоногий Дождик, выписывал такой высоченный радужный мост, что дух захватывало!

Но если становилось совсем душно, Королевич призывал Грозу. И тогда, уличающие друг друга в измене Гром и Молния, не замечая ничего вокруг, поднимали такой грохот, что казалось, вот-вот расколют яблоко Земли до сердцевины.

А какие ночи сочинял Королевич…

По одному его мановению Месяц прикладывал к губам перламутровую свирель, и Звезды, сцепившись лучиками, танцующей огненной змейкой извивались на небе.

Но время шло, и Королевич стал ощущать какую-то пустоту и одиночество. Он замолкал на несколько дней, грустил, и чудесные кисти подолгу не вынимались из ящика. В такие дни лишь длинные серые ливни заполняли опустевшую сцену мира.