Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

Увидев несущегося в их сторону Змея Горыныча, березовцы даже и прятаться не стали, только плюнули с досадой.

— Тебе самому-то не надоело? — спросили они у приземлившегося чудища. — Чего ты все к нам летаешь?! Медом тебе тут что ли намазано? Мы, конечно, понимаем, что ты — змей и душа у тебя подлая, но три раза в одну деревню летать — это ты уже не змей. Это ты уже свинья!

— А я исправился! — объявил Горыныч. — Я теперь хороший!

— Хорошие змеи горынычи в одну деревню три раза не летают, — возразили березовцы.

— Я доброе дело хочу сделать! Посмотрите, кого я вам привез! — сказал Горыныч и на землю, кряхтя и ойкая, загородив дорогу остальным воздухоплавателям, слез дед Пелгусий.

— Так, — сказал он односельчанам и погрозил пальцем. — Я вижу, что без меня вы даже праздник по-человечески отпраздновать не умеете! Это что за чучело? Кто ж такие чучелы тощие делает? А блины? ну-ка… мням! — Пелгусий выхватил блин у ближнего селянина. — Какой кривой блин!.. мням! — он ухватил у соседа еще один и откусил сразу половину. — Эй, девушки, кто пек этот блин?! мням! Поди-ка сюда! Не бойтесь, я ругаться не буду, я просто посмотреть на нее хочу, бестолочь криворукую, этакий несуразный блин нагородила!.. Богов вы не уважаете, вот что! Послушания в вас мало…

— Ничего себе ты доброе дело сделал, — с укоризной сказали березовцы Змею Горынычу. — Что ж ты его не сожрал?

— Да я как-то больше щуку с кашей люблю, — признался Горыныч.

— Батька! Глядите: это ж наш батя! — заорали молодые бортники Бобр с Бобрецом и в один миг стащили Добрилу с драконовой шеи.

— Батя! — радовался Бобр. — Ты что, Змея поганого победил и служить себе заставил? А чем же мы такую скотину трехротую кормить будем?

— Батянька! — кричал Бобрец. — Живой! Я же говорил: вернется, а ты все «убьют» да «убьют»! — крикнул он задорно Бобру.

В тот же миг богатырская отцова рука отвесила Бобру такую оплеуху, что тот чуть с ног не свалился.

— Батя! — завопил он — Он врет, а ты слушаешь! Нашел, кого слушать, болтуна дырявого!

Добрило отвесил оплеуху второму сыну, а потом обнял их обоих сразу — так, что кости затрещали, но отпустил, обнаружив спешащую к нему ненаглядную внученьку Малушеньку.

— Деда! Деда! — кричала счастливая девочка.

— Малушенька! — крикнул Добрило, протягивая руки навстречу внучке. — Крупиночка моя!

— Деда! — завопила Малушенька, подбежав. — А Злобынька у меня зайку отнял, что ты из делева вылезал!

— Иди к деде, милая, — ворковал бортник, пытаясь поймать бойкую девочку, которая вертелась у него под руками. — Я тебе другого зайку сделаю.

— Длугого не нада! — сердито отвечала Малушенька. — Пусть моего зайку отдает. И кляпивой его по заду настегай!.. Злёбыня! Деда Доблила плилетел! — с ликованием закричала она и, так и не давшись в руки любимому дедушке, понеслась по склону к избе. — Уж он тебя тепель кляпивой настегает!..

На полпути она остановилась, что-то вспомнив. Добрило раскрыл объятия.

— А Бояшка опять печку лизал! — сообщила Малушенька и была такова.

Чудя в это самое время лежал на широкой Матрениной груди, а Матрена плакала над ним и брала с него обещания дальше огорода не уходить. Чудя тоже всхлипывал и приговаривал:

— Матренушка! Яблочко мое! Репонька! Шишечка моя сосновая!

— Кто?! — подозрительно переспросила Матрена, готовясь уже разораться.

— Шишечка! — нежно повторил Чудя. — Да не простая шишечка, — спохватился он, немного испугавшись при виде наливавшегося малиновым цветом лица любимой подруги. — Огромная! Вкусная! В Африке на кустах растут… Ой, Матрешенька, не бей меня!.. Ой! Только не по носу! На вот лучше — за бороду дерни. Ай-яй-яй!.. Ой! Матреша, не надо, березонька моя, ягодка, ши… нет, не шишечка, я не то хотел сказать — ой! — я хотел сказать: ши… «шизая моя голубка»! «сизая» то есть… ой!.. ну не сизая, ну — полосатая!.. ай! Пошутил!.. Белая! Черная! Зеленая!.. Мужики, да держите же ее кто-нибудь, всю бороду ведь повыдергала, голубка моя вкусная, огромная… ой!..

Долго еще березовцы радовались, здоровались с путешественниками, обсуждали новости и кормили блинами Змея Горыныча.

— Ну ладно, — сказало наконец чудище. — Полечу я, пожалуй. Где я живу не забыли? Пустыня Сахара, черные пески. То есть были черные, стали зеленые. В самой середине пустыни — месяц пешком по барханам, с какой стороны ни пойдешь… Будете неподалеку, милости прошу в гости.

— Да и ты нас навещай, — ответили березовцы. — Дорогу ты знаешь.