Кэтрин Эпплгейт - Креншоу

Из вещей мне собирать было особенно нечего. Я взял подушку, пакет с памятными вещами, кое-что из одежды и зубную щетку.

Мой план был таков: уйти к Марисоль, пока домашние не проснулись. Марисоль встает рано. Она не станет возражать.

Трудно было отыскать кусок бумаги и карандаш, но я все-таки их нашел. Арета и Креншоу наблюдали за тем, как я грызу карандаш, пытаясь решить, что же написать в записке. Все остальные уже давно спали. Луна скрылась в облаках.

– Что же мне им сказать? – спросил я и Креншоу, и себя.

– Скажи правду тому, кто для тебя важнее всех, – посоветовал Креншоу. – Себе самому.

Так я и сделал.

Дорогие мама и папа!

Факты таковы.

Я устал не знать, что же произойдет дальше.

Я уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что происходит.

Мне очень не нравится так жить.

Я поживу пока у Марисоль.

Когда вы поймете, как нам быть, может, я смогу к вам присоединиться.

С любовью,

Джексон.

PS. Арета любит спать на подушке, не забудьте.

PPS. Пусть Робин тоже узнает, что происходит.

В конверт я положил десять долларов, заработанных мной на прогулке с таксами Гаучеров. На конверте я написал: «7$ в супермаркет (за две баночки курино-рисового пюре), 3$ в зоомагазин (за печенье в форме кота)».

Та-тук-та-та-тук.

Это Робин стучала ко мне в дверь.

– Джекс?

Я уронил карандаш:

– Иди спать, Робин. Уже поздно.

– У меня в комнате страшно, – захныкала сестренка.

– Скоро утро, – сказал я.

– Я его подожду у твоей двери, – прошептала Робин. – Вместе с Фрэнком.

Я посмотрел на Креншоу. Он поднял лапы вверх:

– Никаких вопросов. Человеческие дети бесконечно сложнее, чем котята.

– Робин, пожалуйста, иди в кровать, – взмолился я.

– Я лучше подожду, – повторила сестра.

Я поднялся.

Подошел к двери.

Остановился в нерешительности.

Открыл дверь.

Робин вошла. В руках у нее были подушка, плюшевый Фрэнк и книга про Лила.

Я посмотрел на сестру.

Посмотрел на свою записку.

Скомкал ее и бросил в сторону.

Мы вместе читали про Лила до тех пор, пока не уснули.

Когда я проснулся, оказалось, что Робин, Арета и Креншоу развалились на моем матрасе. Робин и Арета пускали слюни.

На полу напротив нас сидели мама и папа. Они оба были в банных халатах. Мою скомканную записку папа разгладил у себя на колене.

– Доброе утро, – шепнула мама.

Я ей не ответил.

– Факт: родители совершают ошибки, – тихо сказал папа.

– И часто, – добавила мама.

– Факт: родители стараются не обременять своих детей взрослыми проблемами, – продолжал папа. – Но иногда это не так-то просто.

Робин заворочалась, но не проснулась.

– Ну, быть ребенком тоже непросто. – Я удивился гневным ноткам в своем голосе. – Трудно не знать, что происходит.

– Понимаю, – улыбнулся папа.

– Я не хочу возвращаться к тому времени, – заявил я. – Я ненавидел вас за то, что вы обрекли нас на такую жизнь. Это было нечестно. Другим детям не приходилось спать в машинах. Другие дети никогда не голодали.

Я знал, что это неправда. Знал, что многие живут хуже, чем жил я. Но мне было все равно.

– Почему вы не можете просто быть такими, как другие родители? – требовательно спросил я. Меня удивили слезы, брызнувшие из моих глаз. Я судорожно вдохнул. – Почему все должно быть именно так?

Мама села рядом и попыталась меня обнять. Но я отодвинулся от нее.

– Милый, прости нас, – прошептала она. Папа шумно втянул носом воздух. Прочистил горло.

Я поднял глаза на Креншоу. Он не спал и внимательно наблюдал за мной.

Я вдохнул глубоко и судорожно.

– Все хорошо, – сказал я. – Правда. Я просто хотел, чтобы мне сказали все как есть. Ничего больше.

– Это честно, – сказал папа.

– Вполне, – согласилась мама.

– Что ж, тогда еще один факт, – улыбнулся папа. – Вчера вечером я позвонил парню, который хотел купить наши гитары. Он рассказал мне, что его брат держит музыкальный магазин рядом с торговым центром. Ему нужен менеджер-ассистент. У его брата есть и небольшой домик, который будет свободен целый месяц. У нас пусть и ненадолго, но все-таки появится крыша над головой. И может быть, больше работы.