Ульф Нильсон - Дело для Жаби

Иногда мама рассказывала им сказки, например про то, как маленькая-маленькая мышка перехитрила злую кошку. Дети не могли усидеть на месте — такая увлекательная была история. Они с нетерпением ждали конца, когда кошка упадёт в воду, а мышка побежит домой с сыром. Все смеялись и хлопали в ладоши.

Какое чудесное у Жаби было детство! О, как же она любила свою маму.

Жаби заплакала, глядя на разорённый дом.

Гордон был возмущён.

— А представь, лис бы схватил тебя. И мы бы с тобой никогда не встретились! И ты бы никогда не стала умнейшим комиссаром…

Гордон прокашлялся и как бы начал речь:

— Когда умирает детёныш, умирает не просто милый и пушистый малыш. Мир внезапно лишается будущего начальника полиции. Погибает не только малыш, но и всё то, чем он мог бы стать. Страшно и грустно вдвойне, когда умирает детёныш.

Гордон разошёлся не на шутку и, набрав воздуха, продолжил:

— В каждом детёныше живёт целый мир. И он должен жить дальше. Иначе погибнет певец, специалист по запахам и ловкий штамповщик бумаг — а кроме того, милый друг и поедатель кексов. Погибнут все дети и внуки этого детёныша. Тысячи мышей никогда не увидят свет! Трагедия!

Суне пихнул Гордона в бок.

— Но она же не умерла, — напомнил он.

Гордон снова прокашлялся:

— Нет. Но я так злюсь, когда думаю о том, сколько бед может натворить лис… Будь у нас печать, мы хотя бы ка-данкнули!

Потом до него дошло, что в некотором смысле это он, Гордон, во всём виноват. Ведь он выгнал лиса из своего полицейского округа.

Хмм, вот что важно: мало просто прогнать опасного преступника. Тогда он будет опасен для других.

Гордон подошёл к Жаби, обнял её и со слезами в голосе произнёс:

— Мне очень жаль,

что твоя мама пропала. Какое горе…

— Подожди-ка, — сказал Суне.

— Давайте немного подумаем, — предложила Гертруда. — Ты же говорил, что полицейские должны думать.

Они сели в круг. Гордон ещё не совсем оправился. Жаби нюхала свою тряпочку.

— Сколько здесь было кроватей? — спросила Гертруда.

— Восемь, — сказала Жаби. — Мы спали по двое. И ещё мамина, конечно…

— Сейчас здесь только одна, — заметил Суне. — Твоя, сломанная, — которая развалилась, когда лис

ворвался в нору. Кто-то мог прийти сюда позже и унести остальные кровати? Если да, то кто?

Полицейские задумались.

— Мама и остальные дети! — улыбнувшись, сказал Гордон.

— Или другие мыши, — печально сказала Жаби.

Гертруда покачала головой:

— Сколько у вас было тряпочек?

— У каждого малыша по одной…

— А сейчас тут только одна!

Жаби развернула свою тряпочку и посмотрела на неё.

— Моя, — сказала она. — То есть ты хочешь сказать, что братья и сёстры забрали свои тряпочки? А моя осталась. И они решили, что это меня съели.

Суне кивнул.

Гордон немного воспрял.

— М-да, — сказал он, — звучит неплохо, но это всего лишь догадки. Они вселяют надежду, но мы должны искать дальше. Что будем делать?

Жаби свернула свою тряпочку и отложила в сторону.

— Сперва надо всё обнюхать, — объяснила она. — Надо убедиться, что здесь не живут другие мыши. А после этого я скажу, что делать.

Полицейские вылезли из норы, и Жаби с Гертрудой принялись обнюхивать местность. Мышами пахло не

очень сильно. Но ведь ночью лил дождь. Так что это ещё ничего не значило.

— Ни следов, ни улик, — сказал Гордон. — Зато — отличная догадка маленьких полицейских, которая дарит нам надежду. Что делать теперь, Жаби?

— Наденьте ваши красивые фуражки, — сказала Жаби.

Шапочки Гертруды и Суне немного раскисли от дождя. Но у Гертруды в рюкзаке было несколько запасных.

Жаби осмотрела стоявших перед ней полицейских.

— Не думаю, что он посмеет напасть на полицейских, — сказала она. — Поэтому важно не снимать фуражки. Сейчас мы разнюхаем, где он прячется. И допросим его.

— Кого? — спросила Гертруда.

— Лиса, — сказала Жаби.

Четверо полицейских двинулись в путь, чтобы расследовать дело. Их фуражки с золотыми значками сверкали на солнце. Они в такт маршировали по острову. Два опытных специалиста по запахам шли впереди.