Ульф Нильсон - Дело для Жаби

— Мы найдём её! — сказала Гертруда, погладив Жаби по руке.

Полицейские шли вглубь Пещерного острова. Они крались осторожно, потому что в любую секунду откуда ни возьмись мог выскочить лис.

Жаби и Гертруда всё время принюхивались. У них, в отличие от жаб, был отменный нюх. Но нет, даже их замечательные носы не могли обнаружить никаких следов.

— Никакого лиса, — сказала Гертруда.

— Никаких мышей, — тихо проговорила Жаби. — Пахнет только ёлками и морской водой.

Остров лежал, погружённый в тишину. Не слышно было ни ворон, ни чаек. Ни даже маленьких пташек. Если тут и водились какие-то животные, то они, вероятно, хорошенько спрятались. Тишина была повсюду, и только добравшись до середины острова, полицейские услышали шум водопада.

С отвесной скалы струилась вода — мощные потоки воды, ведь ночью шёл дождь. Водовороты внизу пенились и шипели.

— Это здесь? — спросил Гордон.

— А?

— Это здесь? — стараясь перекричать грохот водопада, повторил свой вопрос Гордон.

Жаби кивнула и, спустившись по пологому склону, подошла к высокой ели. Она шагнула в густую и колючую хвою. И там остановилась. Замерла, прислушиваясь к шелесту еловых веток.

— Это здесь! Здесь под ёлкой была наша нора…

И задрожала. Гертруда снова взяла её за руку.

Гордон прошёл мимо них и заглянул в открытую нору у корней.

Потом сделал шаг назад и глубоко вздохнул.

— Тут только сломанная мебель, — сказал он.

Гордон с трудом спустился вниз. Покорёженная кровать. Пустая банка. Рваная подушка — пух разлетелся по полу.

Хмм, подумал он. Во всяком случае, погибших нет. Никаких костей, скелетов и прочих жутких останков съеденных животных.

Жаби подошла к краю.

— Вон она! Моя кроватка. А это…

И Жаби проворно слезла вниз и откопала в углу какую-то тряпочку, насквозь мокрую от дождя и всю перепачканную в земле. Жаби взяла её в руки и понюхала. Из глаз покатились крупные слёзы.

— …тряпочка, с которой я любила играть. Она пахнет мной! Моя любимая тряпочка.

Жаби прижала тряпочку к носу, потёрлась об неё усиками и зажмурилась.

Когда-то это был её дом.

Сейчас крыша сломана, и любой прохожий мог заглянуть в их разорённую спальню.

Раньше здесь было так красиво. О, теперь Жаби вспомнила всё. Всё, что стёрлось из памяти после страшного происшествия, теперь вернулось.

У корней дерева был маленький, надёжно спрятанный лаз. Юркнув вниз, ты оказывался в коридоре. Впереди, чуть левее, находилась уборная.

Ещё чуть дальше, справа, — кладовка, полная орехов и маленьких вкусных шишек.

Посередине располагалась большая спальная комната, где обитали мама и все её дети. Кровати стояли в ряд.

Как же им уютно жилось. Дети спали по двое. Они ложились валетом и перед сном всегда немного пихались задними лапками и болтали. По утрам каждый норовил натянуть одеяло на себя.

Моя непослушная сестра! — подумала Жаби, и слеза скатилась по её щеке. Обычно они так и говорили: сестра или брат, потому что у маленьких мышат не бывает имён.

Утром они садились на край кровати и мама раздавала всем по ореху. Пока дети ели, она пела какую-нибудь известную мышиную песню: Мышка бежит по глубокому снегу или Семь кексов в норке про запас .

Иногда после завтрака они отправлялись на прогулку. Всё это было до того, как на острове появился лис…

Как-то раз мышата повстречали своего папу и вежливо с ним поздоровались. Но у него было очень много дел, и он, кажется, собирался куда-то уезжать. Да, таков мышиный мир.

После прогулки они всегда возвращались в норку. Если маме надо было задержаться в лесу, чтобы

набрать орехов, дети прыгали на кроватях. Придя домой, мама ласково их отчитывала:

— Сколько раз повторять, так можно ушибиться. Давайте-ка лучше потанцуем!

И они пели Возьмём друг друга за хвосты и встанем в хоровод.