Игорь Фарбаржевич - Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова

– Слышь, малый, ты кто?…

– Афанасий.

– А сын чей?

– Барабановых.

– А-а-а, мамки-хористки!.. А я Степан, сын кузнеца Соломина. Развяжешь?

– Как развязать? Сам связанный.

– Главное, нож найди.

– Где искать?

– Пошарь под собой, в соломе.

Стал шарить Афоня.

– А нож откуда?

– Сидел я в прошлый раз на том самом месте, где ты сейчас. Вот и припрятал его там.

– А не отобрали?

– В сапог положил, за подкладку…

– Нашёл!..

– Цыть, малый! Сторожевой услышит… Себя освободить можешь?

– Попробую…

– Только режь осторожно! Нож вострый, как акулий зуб!

Афоня нащупал в темноте лезвие ножа и стал перерезать грубую толстую верёвку, которой были связаны ноги. Думал, что долго провозится, а вышло в одно мгновенье…

– Готов! – жарко прошептал он. Только сердце колотилось от радости.

– А теперь меня…

Пополз Афоня на Степанов голос.

– Ты наперво ту самую срежь, что надо мной…

Поднялся Афоня на ноги, нащупал натянутую верёвку, что держала Степана над полом, взялся за рукоять ножа двумя руками и стал резать. Не успел три раза пройтись туда и обратно, как упал Степан на пол и глухо вскрикнул – оказалось, что положили под ним, на всякий случай, деревянную борону, острыми сучками вверх, чтобы сено под ним периной не показалось. Когда падал – щёку сучком поранил, хорошо ещё, что в глаз не попал.

– Больно?

– Давай, малый, режь дальше…

Но Афоню уж просить не надо было. Освободил он поначалу степановы руки за спиной, потом разрезал узлы под коленями и последний узел чирканул, на щиколотке. Всё, свободен!

Только успел верёвку со Степана сбросить, ключами снаружи зазвенели, да свет сторожевого фонаря по дверным щелям гулять пошёл.

– Нож давай! – выхватил его Степан у Афони, а сам с ним в угол сарая схоронился.

Тут дверь открылась, и в «деревенскую бастилию» вошёл сторожевой слуга, посмотреть, не померли преступники раньше времени. Не успел шагу ступить, как выскочит Степан из-за двери и сильной рукой, хвать его за глотку! – тот и выронил фонарь, и глаза стал закатывать.

– Фонарь держи! – крикнул Степан Афоне. – Нам пожар ни к чему.

Подхватил Афоня фонарь, поставил к стене. А Степан лезвие ножа сторожевому под горло поднёс.

– Не убивай его… – дрожащим голосом попросил Афоня. – Детёв его знаю. Малышня на малышне.

– Не убью, не бойсь…Только ноги держи.

Навалился Афоня на размягшее тело, а Степан крепко связал сторожевого кусками верёвки.

– Ну, всё, малый, – вскочил на ноги Степан. – Бежим!..

– Куда? – испугался Афоня.

– А куда глаза глядят. Свет большой.

Заплакал Барабанов, как вспомнил, что матушка искать его будет, и сёстры будут по нему скучать. Как ни крути – один он у них помощник.

– Не реви, Афоня. Когда ещё мир увидишь? Вырастешь, женят насильно, и останешься рабом при нашем барине на всю жизнь. Не боись. Со мной не пропадёшь. Я много книг прочёл. Много чего знаю о чужих странах. И о Венеции, и об Англии, о Франции, Германии. Не одна Россия на свете! Свет поглядишь, чему-то научишься.

– А как же мамка?…

– Когда-нибудь вернёшься к ней барином. Да ещё при деньгах! Выкупишь её с сёстрами на волюшку. Пока жив человек, завсегда есть надежда. А какая наша жизнь в крепостных? Ни жизни, ни надежды… Захотел Осипов-Синклитикийский – проиграл мою невесту… И меня со свету изжить хотел. Накоси, выкуси!.. Не прощу я ему этого никогда!.. А тебе, малый, спасибо за помощь, век не забуду! Только бежал бы ты, дело говорю. Ведь забьют. А тебе жить да жить…

Последний аргумент стал для Афони решающим. Вытер ладонью слёзы и уже ровным голосом сказал Степану:

– Бежим!

Сунули в рот сторожевому кляп, погасили фонарь, сбросили с себя плащи- хламиды , дверь снаружи на замок заперли и – бежать из усадьбы. Погнались было за ними собаки, да успели беглецы через высокий забор перепрыгнуть. Лишь штанину порвал Афоня, только штанина не живое тело.

Оглянулись окрест – ночь вокруг тёмная да несколько окошек на втором этаже усадьбы светятся.

– Подожди меня на распутье, – сказал вдруг Степан. – Одно дело выправлю и за тобой следом. На дороге не стой, в кустах схоронись…

И – пропал в темноте.

Кто-нибудь из вас пробовал искать ночью дорогу, рядом с сельским кладбищем, да ещё в десять лет? Кто пробовал – знает, что такое страх. Лист с ветки упадёт, ветер зашуршит в ветках, старое дерево во сне заскрипит – а в голове уже, чёрт-те что творится, а пред глазами, Бог знает что, привидится!..