Игорь Фарбаржевич - Воробей господин Чириков

Я – сказочник. Кто читал мои книги, тот знает об этом. А кто не знает, когда-нибудь прочтёт.

Живу я в Старом Дворе, недалеко от Серебряного Бора, на последнем этаже девятиэтажного дома, который считался когда-то самым высоким во всей округе. Два других дома – пятиэтажки. Один из красного кирпича, другой из белого. А четвёртый дом – двухэтажный – выстроен ещё в XIX веке.

Живу я в Старом Дворе недавно, всего три года.

Конечно, последний этаж не самый удобный для жизни: то крыша течёт, то лифт ломается, зато с балкона хорошо видно, что творится вокруг. Такой простор для души! Где-то внизу фырчат машины, кричат дети, лают собаки, мяукают коты. А здесь наверху слышно только пение птиц. Проснёшься утром, а рядом курлычут голуби, поют синицы, свистят соловьи. Даже одна хромая сорока облюбовала мой балкон. Прохаживается себе взад-вперед по перилам и о чем-то недовольно тараторит. Но больше всего слеталось воробьёв. Вот только с прошлого года все куда-то пропали. Лишь один остался. Весь рыжий, хвост пистолетом, а глаза синие и наглые.

– Привет! – поздоровался я как-то с ним.

– Моё вам с кисточкой! – свысока ответил воробей. А сам все по двору взглядом чиркает.

– Как житьё-бытьё? – спросил его.

– Измотался, сил нет! Как одному за всем уследить?

– Где же твои друзья?

– Нет у меня друзей, – покосился воробей. – Сегодня они друзья, а завтра враги. Зачем зря заводить?

– А если – и сегодня друг, и завтра друг? – поинтересовался я. – Разве так не бывает?

– Это только у вас в сказках: жизнь прекрасна, – презрительно бросил воробей. – А у нас в жизни всё наоборот. Вот вы сидите за своим компьютером и сочиняете всякие небылицы. Во двор спуст и тесь. Или хотя бы из окна гляньте… В один миг свихнётесь! В один миг – обхитрят, соврут, заклюют! Вот приходиться с утра до ночи бороться за справедливость!

«Да-а!.. Борец ты отменный! – усмехнулся я про себя. – И откуда тебе про меня известно? Ведь не читал же ты, в самом-то деле, мои книги!»

– Листал я как-то ваши сказки, – небрежно заметил воробей. – И мультфильмы видел. «Про Маленького Лисенка», к примеру.

«Когда это ты успел их посмотреть? Врёшь – не моргнёшь!»

– Как тебя зовут, умник? – поинтересовался я.

– Господин Чириков, – важно ответил воробей.

«Ого! Уже и господин… А с виду – горлопан и дворовая шпана».

– Если можно, без оскорблений и – «на вы», – попросил он.

«Каков наглец!»

Хотел я его ещё о чем-то спросить, но тут воробей встрепенулся:

– Ох, ёлы-палы! Ведь передерутся без меня! – и полетел разнимать малышей на детской площадке.

Так я познакомился с господином Чириковым – рыжим воробьём.

Иногда по вечерам залетал он ко мне на балкон. Угощал я его жареными семечками и миндальным печеньем, а он рассказывал очередное удивительное происшествие. Их собралось не так много, но когда я всё записал, получился целый сборник волшебных городских историй.

Бездомный уличный пёс Ничей, которого гнали все, кому не лень, ни на кого не держал злобу. За свою долгую собачью жизнь Ничей знал: для кого – тёплая подстилка и даже хозяйский диван, а кому-то – сырой подъезд или продувная подворотня. Кому полная миска, а кому-то случайно найденная на помойке изгрызенная кость.

Ничей смирился.

«Что толку злиться или рычать, кусаться или бороться?» – решил он.

Да и годы уже были не те. Ушли силы, пропала стать, выпали зубы.

«Хочется хозяйской ласки, да где ж её возьмёшь. Хочется теплого дома – да где его найдёшь, – рассуждал он. – Продержаться бы ещё одно лето, а там – облаком на небеса, к Собачьему Богу…»

Бывало, горло душило отчаяние. Иной раз даже хотелось броситься под колёса автомобиля. Но он всегда помнил пса Бродягу, старого друга, которого сбила машина… Тот лежал посреди мостовой, словно никому не нужная меховая подстилка, смотрел остекленевшими глазами в далёкое небо, и водители брезгливо объезжали его. А потом холодное тело забросили в кузов уборочной машины и увезли на свалку…

Холодно одинокому псу на свете. Но эта осень выдалась самой тяжёлой в жизни Ничея. Дожди, дожди, дожди… Ветер за ветром…

А у мусорного бака новые псы. Молодые, сильные. Не возьмут старого в свою стаю.

«Зачем им дряхлый пес с облезшей шерстью? Видно, пришла пора помирать, – вновь начал задумываться Ничей. – Трудно, конечно… Собачья душа не хочет, на что-то надеется… Однако, был день, когда я вдоволь наелся. И была ночь, когда спал без задних ног. И щенячий восторг от встречи с солнечным зайчиком, и драки с другими псами до остервенения, и дружба с псом Бродягой. И любовь была. Да не одна!..»