Каюм Насыри - Повесть об Абу-Али-сине

Увидев халвафруша, он улыбнулся:

— О юный красавец, расскажи, где ты был? Халвафруш припал к ногам Абу-али-сины и, орошая их слезами, с раскаянием и мольбой обратился к мудрецу:

— О мой повелитель, велика моя вина и только на твое прощение я уповаю…

Халвафруш был так искренен в своем раскаянии, что даже слезы навернулись на глаза Абу-али-сины.

— Яви свою милость, покажи широту души своей, прости мне ошибку мою невольную, — рыдал халвафруш.

И Абу-али-сина сказал тогда:

— Я прощаю тебя, юноша, но и ты прости меня… И они обнялись и повели дружескую беседу.

— О милый юноша, — сказал Абу-али-сина, — с помощью волшебной силы я сослал тебя в Багдадскую пустыню. Поведай мне, с чем же ты там встретился?..

Подробно рассказал халвафруш обо всем, что ему пришлось пережить: и про то, как взяли его в плен воины багдадского падишаха, и про то, как его привели к самому падишаху, и про свою службу в течение трех месяцев при багдадском дворе, и про чудесную баню, построенную Абульхарисом, и про то, как Абульхарис с помощью волшебной силы вернул его в Каир, — все вспомнил юноша.

Так Абу-али-сина узнал, что родной брат его оказался в Багдаде и, построив удивительную баню, стал визирем багдадского падишаха. А халвафруш продолжал:

— О великомудрый и всезнающий господин мой! Ты явил милость ко мне и показал широту души своей, простив ошибку. Так разъясни мне, как совершаешь ты чудеса свои. Три месяца покорный слуга твой скитался на чужбине, мыкаясь в горе и бедах, а в это время, как рассказала мне моя мать, я был здесь, но умер и меня похоронили со всеми обрядами. Может ли случиться такое? Развей великодушно мои сомнения…

И халвафруш снова припал к ногам Абу-али-сины. И Абу-али-сина приоткрыл тайну происшедшего:

— Неизмерима мудрость аллаха, но лишь толику знаний дает он рабам своим. Все, что свершил я, сравнимо лишь с каплей в море и лучиком солнца. Как только ты исчез из Каира и начались твои скитания по чужбине, я придал образ твой дереву, чтобы успокоить мать твою. И похоронила она не тебя, а твоего двойника, точнее, дерево.

И на этот раз ошеломлен был халвафруш такими чудесами, хотя и должен был бы уже привыкнуть к необычным превращениям.

Со временем преданный Абу-али-сине душой и телом халвафруш многому у него научился и даже кое-что усвоил из науки превращений. Но халвафруш оставался халвафрушем, и теперь, правда, в красивых одеждах, он ходил по улицам и базарам, чтобы больше продать халвы. Где бы он ни появился, халва его шла нарасхват — покупателей привлекал не только отменный вкус халвы, красотой лица своего, ладной фигурой халвафруш покорял сердца горожан. Тот, кто хоть раз видел его, желал снова взглянуть на прекрасного юношу. Весь Каир потерял покой. Некоторые из его жителей бросали даже свою работу и ходили за халвафрушем, словно завороженные. Денег у халвафруша стало много, но он не чувствовал себя счастливым. Не радовало его и излишнее внимание горожан.

— Мне стало противно торговать на улицах, — сказал он однажды Абу-али-сине, — хоть совсем не выходи из дома.

— Хорошо, — согласился с ним Абу-али-сина, — торгуй в лавке, — и построил новую роскошную лавку с несколькими комнатами для посетителей и работников. А для себя Абу-али-сина соорудил маленькую уютную комнатку наверху. После работы, когда наступал вечер, халвафруш поднимался в эту комнатку, и они вели с Абу-али-синой задушевные беседы.

Со временем халвафруш приобрел себе в помощь несколько красивых рабов, и дела его еще больше пошли на лад. Спрос на его халву вырастал так быстро, что он уже не успевал ее готовить. Покупали халву даже те, кто раньше никогда ее и не ел — так была она приятна на вкус, да и лавка была хороша. Ну, а о халвафруше и говорить не приходится. Многие под предлогом покупки халвы приходили только затем, чтобы лишний раз полюбоваться юношей. Очарованные его красотой, они появлялись снова и снова. Когда халвафруш, желая прогуляться, выходил с халвой на улицу, поклонники красоты его с криками: «Вышел, вышел» окружали его толпой и, стремясь подойти к нему поближе, поднимали суматоху. Однажды в сопровождении шумной толпы проходил он мимо дворца падишаха. А надо сказать, что у падишаха была дочь красоты необыкновенной. Каждое движение ее было достойно поэмы, сияние солнца меркло перед сиянием ее лика. Как Зулейха, была она очаровательна, но моток пряжи значил для нее до сих пор куда больше, чем тысяча Юсуфов.

И вдруг девушка заметила халвафруша, и беспокойство закралось в ее сердце. Она позвала кормилицу и велела пригласить продавца халвы.