Анна Александрова - Зелёная пиала

— Не знаешь, так посмотри, — засмеялся в ответ Аман, и все трое присели на корточки.

Сквозь песок пробивались остренькие зелёные стрелки.

— Тюльпаны! — воскликнула Гюль; она запрыгала и запела:

Аман подхватил песенку и побежал за подругой:

Один только Бяшим молча шагал по пескам и о чём-то сосредоточенно думал. Его густые брови то сходились на переносице, то удивлённо поднимались кверху.

— Да что с тобой? — не выдержал, наконец, Аман: — О чём задумался, друг Бяшим?

— О пчёлах! — серьёзно ответил мальчик. — Понимаешь, если я стану пчеловодом, то никогда уже не буду резчиком. А если научусь гончарному делу, то не стану учёным ветеринаром. А если стану ветеринаром, то не буду ни археологом, ни строителем! А мне, понимаешь ли, хочется быть всем сразу, потому что всё интересно.

Ребята переглянулись.

— Дело трудное, — покачал головой Аман.

— Почему? — засмеялась Гюль: — Жизнь длинная-предлинная, всему можно выучиться.

Бяшим замотал головой:

— Нет, нет, всему никогда не выучишься, обязательно что-нибудь останется не выученным. А вдруг это самое интересное?

— А по-моему, самое интересное быть пчеловодом, — задумчиво произнёс Аман, и глаза его блеснули: — Разве плохо иметь стеклянный улей и целыми днями наблюдать за пчёлами? Я бы вывел новую породу пчёл — с такими длинными хоботками, чтобы могли собирать нектар с любого цветка, даже с клевера и люцерны…

Бяшим засмеялся:

— Тебе хорошо, ты знаешь, а я каждый день другого хочу. Моя мама и та говорит: «Все твои желанья, Бяшим, до завтрашнего утра!» Но разве я виноват, что вокруг так много хороших дел? А ты чего хочешь, Гюль?

Но девочка не успела ответить.

— Пчела! Пчела! — звонко закричала она: — Мальчики, смотрите скорей!

Над кустиком верблюжьей колючки, слабо жужжа, кружила первая пчёлка.

Аман осторожно нагнулся над маленьким растением, Бяшим присел рядом с ним.

— Дикая, — в тревоге зашептал он: — Эти дикие весь взяток заберут, пока мы поставим ульи…

— Не жадничай, — на всех хватит, — махнул рукой Аман. Он переломил молодой стебелёк янтака. Середина растения была влажной от живых соков, светло-зелёной, душистой.

— Видите, пчёлы раньше нас с вами знают, что подошла пора вылетов…

— Э-э! О-о! — долетел издалёка протяжный крик.

Ребята прислушались. Крик повторился.

— Э-э! О-о! — раздалось в десяти шагах, и из-за бархана выскочил большой серый ишак. На нём сидела всадница в тёмно-красном шёлковом кенеке — длинном туркменском платье. Голова всадницы была повязана пёстрым платком, а глаза смотрели сурово и строго из-под густых сросшихся бровей.

— Ой, эне-джан! Моя мама! — испуганно вскрикнул Бяшим и, прежде чем Аман и Гюль успели опомниться, бросился бежать, не разбирая дороги. Но серый ишак сделал резкий прыжок в сторону и преградил беглецу дорогу.

— Ты что же это? Решил уморить отца и мать, деда и бабку и всех семерых тёток? — могучим басом закричала всадница, и звонкое эхо басовито отозвалось из-за барханов — тё-ток-ток-ток!

Бяшим потерял всю свою самоуверенность:

— Мы… мы… мы… Они… Мы гуляли… — забормотал он в растерянности.

— Вот погоди, отец тебе погуляет! — пригрозила женщина: — Подумать только! Вас трое, а весь аул на ноги подняли! — И, подшлёпнув Бяшима палочкой, которой погоняла ишака, приказала:

— Живо домой! Заночуете в песках со своими пчёлами, тогда узнаете, откуда беду привозят!

— Велика беда — ночевать в песках!.. — пробурчал себе под нос неугомонный Бяшим и покорно зашагал за хвостом ишака.

Неожиданно женщина наклонилась, как пушинку, одной рукой подхватила Гюль и усадила рядом с собой в седло.

— Сиди здесь, моя бусинка, — зашептала она, ласково погладив девочку по голове: — У мальчишек-то ноги длинные, — куда тебе за ними угнаться!

— Ах, тетушка, если б вы знали, как далеко мы побывали и что мы слышали! — воскликнула Гюль, тронутая этой лаской.

Аман предостерегающе громко кашлянул, но это не помогло. Обхватив женщину за спину, чтобы не свалиться с седла, блестя глазами, Гюль продолжала:

— Были мы в чайхане Сона-Эдже. Собрались там старики со всех концов — бурю пережидали. А какие они рассказывали истории! — И тут только Гюль поняла свою ошибку.