Галина Лебедева - Приключения Огуречной Лошадки

А Полина, не теряя времени, обшаривала её.

— Что получится у моей Алексашеньки, ещё неизвестно. А у меня — вот оно! Своё! — подкинула она на ладони украденный узелочек с семенами. — Посажу и озолочусь! И ни от кого не завишу.

Катя проснулась только под вечер. Сунула руку в карман. Узелочка не было. На форточке сидел Дятел и стучал клювом в стекло. А над ним радостно орали вороны:

— Обокрали! Обокрали! Обманули дурака на четыре кулака!

— Горе-то, горе… Плачь не плачь — не вернёшь. — Дятел только качал головой. — Пойдём-ка к профессору Хвостатову. Он умный, а Кротиха у него ещё умней.

Профессор мыл посуду. Кисточки его ушей и хвост ещё больше поредели, но глазки светились тихой радостью.

— Кротя! Кто к нам пришёл! — воскликнул он, снимая фартук, и бросился обнимать Катю.

Дятел, смущённо и радостно улыбаясь, топтался рядом.

Кротиха, в бархатном коричневом халате, в золотых очках, выплыла из своей спаленки с журналом в толстой лапе.

— Мивый! Постафь сяйнисек, а то у меня стой-то гоовка боит…

— Да что там! Мы сейчас поможем! — отозвался Дятел.

Вдвоём с профессором они быстренько собрали угощение. Дятел открыл клювом банку сардин. Хвостатов — чик-чик-чик — нарезал хлебушка. Катя заварила чай.

— Вот и снова вместе! — потирая сухонькие лапки и улыбаясь, сказал профессор.

— А мы по делу, — с ходу начал Дятел.

Катя и моргнуть не успела, как он всё рассказал. Профессор слушал, качая головой, и кисточки его ушей тоже мерно покачивались. Он не знал, что делать. Зато Кротиха, оторвавшись от своего журнала и глядя поверх золотых очков, вдруг сказала:

— А сто вы войнуетесь-то? Подумаес, деёв-то. Пускай себе сазают семеськи. А уязай мы снимем. И фсё. И ясатки — насы!

— А как? — почесал Дятел в затылке.

— А вот как: мои ётственники зывут в огоёде у тётки Полины, и у этого изобьетателя дуяцкого, и у этого дуяка Повая. Сказу им, стоб стаязыли, а как поспеет уязай — съязу собияли. Нотью. Когда темно. Вот и фсё! И фсё в поядке! Насы фсе ясатки! — И Кротя засмеялась так, что её бархатное брюшко заколыхалось.

— А что! — Дятел подпрыгнул и посмотрел на всех одобрительно. — Нам больше ничего не остаётся делать.

От радости, что всё ещё можно спасти, и Хвостатов, и Катя, и Дятел развеселились. Хвостатов подсел к своему фортепьяно и сыграл весёлую полечку. Кротя слезла с дивана и, навалившись на плечо дорогого муженька, запела каким-то невероятно тоненьким голоском:

А вороны всё носились над посёлком и орали: «Кража века! Кра-кража века!» Повар и Дачник-неудачник решили не тратить время зря и в окружении сочувствующей толпы ещё выше подняли свои транспаранты и пошли на штурм Полининой дачи.

Тётка Полина в это время спешила в огород, чтобы немедленно посадить семечки. Повар и Дачник-Неудачник крепко схватили её и принялись качать. «Да здравствует наша лучшая молочница!» — ревела толпа и, радостно вопя «ура!», подбрасывала её до тех пор, пока из неё вместе со шпильками и мелочью не вылетел узелочек с семенами. Повар упал на него животом, но Дачник-неудачник успел упредить его, наступив на платочек сапогом. Через минуту они уже катались по земле, отнимая его друг у друга. Опомнившись, тётка Полина кинулась сверху и крепко вцепилась зубами в орден на жирной груди Дачника-неудачника, а цепкие пальцы запустила Повару за шиворот. Оба завизжали. Один от оскорбления, другой от щекотки, и все трое покатились по земле. Вырываемый друг у друга жадными руками узелочек вдруг развязался, и семечки рассыпались.

— Чур, мои! — Толкаясь, они стали сгребать горстями землю вместе с окурками и мусором и рассовывать её по карманам.

Ну и свалка была! К ним кинулись со всех сторон сочувствующие представители из толпы. Кому удалось схватить одно-два зёрнышка, считались счастливчиками. Они поскорее выдирались из куча-мала и бежали домой сажать. А другие, вздыхая и сетуя, что им, как всегда, не повезло, расходились по домам.

Тётка Полина вернулась домой лохматая, без пуговиц и в одном башмаке. Разжав кулак, она высыпала на ступеньку лестницы горсточку пыли с двумя окурками и подсолнечной лузгой. Огуречных семечек — ни одного. Бедная тётка Полина заплакала. Потом тяжело встала, доковыляла до угла дома, умылась дождевой водой из бочки: