Туве Янссон - Опасный канун

— Брысь, малявки! — сказал Снусмумрик. — Ступайте домой к своим мамам!

— А может, у них их нет, — сказала крошка Ми.

— Но я не привык иметь дело с детьми! — испуганно воскликнул Снусмумрик. — Я даже не знаю, люблю ли я их!

— Зато они любят тебя! — с ухмылкой заметила крошка Ми.

Снусмумрик опасливо озирал безмолвное толпище окруживших его почитателей.

— Мало мне хлопот с тобой, — сказал он. — Ну да ладно. Идите за мной. Только знайте: идти придется быстренько.

И Снусмумрик пошёл дальше по полям и лугам, ведя за собой двадцать четыре серьёзных малыша и мрачно размышляя о том, что он будет делать, когда они проголодаются, промочат ноги или у них начнутся рези в желудке.

В пол-одиннадцатого ночи на Иванов день, как раз тогда, когда Снусмумрик построил шалаш из еловых веток для своих двадцати четырёх малышей, Муми-тролль и фрёкен Снорк стояли в другом месте леса и прислушивались.

Бой часов, который они слышали во тьме, затих. Лес спал, и маленькая избушка грустно глядела на них своими чёрными окнами.

А внутри избушки сидела Филифьонка и слушала, как тикают часы и проходит время. Она то и дело подходила к окну и выглядывала в светлую ночь, и тогда звенел маленький колокольчик на кончике её островерхой шапочки. Обычно колокольчик взбадривал её, но вечером настраивал на ещё более тоскливый лад. Она вздыхала и ходила взад-вперёд по избушке, то усаживаясь, то снова вставая.

Она поставила на стол тарелки, три рюмки и букет цветов, а на очаге у неё лежала оладья, совершенно почерневшая от ожидания.

Филифьонка взглянула на часы, на гирлянды над дверью, на себя в зеркало — и, упав грудью на стол, заплакала. Шапочка съехала ей на нос, так что колокольчик прозвенел одним-единственным печальным «динь-динь», и слёзы медленно покатились в пустую тарелку.

Не так-то легко быть филифьонкой.

И тут в дверь постучали.

Филифьонка вскочила, поспешно высморкалась и открыла дверь.

— О, — разочарованно сказала она.

— Счастливой ночи на Иванов день! — сказала фрёкен Снорк.

— Спасибо, — смешавшись, ответила Филифьонка, — спасибо, спасибо, это очень любезно с вашей стороны. Счастливой ночи на Иванов день.

— Мы пришли только спросить, не показывался ли здесь за последнее время этакий большущий дом — иначе говоря, театр, — сказал Муми-тролль.

— Театр? — недоверчиво переспросила Филифьонка. — Нет, совсем наоборот, что-что, только не это, хочу я сказать.

Наступила короткая пауза.

— Ну что ж, тогда двинули дальше, — сказал Муми-тролль.

Фрёкен Снорк посмотрела на накрытый стол, на гирлянды над дверью.

— Надеюсь, вы на славу справите праздник, — любезно сказала она.

Тут всё лицо Филифьонки сморщилось, и она опять заплакала.

— Не будет у меня никакого праздника! — всхлипнула она. — Оладья сохнет, цветы увядают, часы идут, но никто не приходит. Они не приходят ни разу в год! У них нет никаких родственных чувств!

— Не приходит кто? — участливо спросил Муми-тролль.

— Ну они, дядя и его жена! — воскликнула Филифьонка. — Я на каждый Иванов день посылаю им приглашение, а они никогда не приходят.

— А вы попробуйте пригласить кого-нибудь другого, — посоветовал Муми-тролль.

— У меня нет больше родственников, — возвестила Филифьонка. — Но разве это не долг — приглашать в праздник родственников на обед?

— Стало быть, сама-то ты не находишь в этом удовольствия? — спросила фрёкен Снорк.

— Разумеется, нет, — устало ответила Филифьонка, садясь за стол. — Мой дядя и его жена совсем не из приятных особ.

Муми-тролль и фрёкен Снорк подсели к ней.

— А может, встреча с тобой и их не радует? — спросила фрёкен Снорк. — Ну а что, если пригласить нас, не сойдём ли мы за приятных особ?

— Что вы говорите? — удивлённо сказала Филифьонка.

Видно было, что она думает. Внезапно островерхий конец её шапочки стал потихоньку подниматься, колокольчик весело зазвенел.

— Стало быть, — медленно произнесла она, — мне вовсе не обязательно их приглашать, раз ни мне, ни им это не доставит удовольствия?