Тэд Хьюз - Железная Женщина

Вот уже показалась голова. Только она еще не была похожа на голову – казалось, это просто огромный черный холм, увенчанный тростником, с которого потоками льется грязь. Но рот, издавший тот первый протяжный вой, проступил отчетливо - губы двигались медленно, как у краба, выплевывая грязь и коренья.

Прошло полчаса, и холм зашевелился снова. Он приподнялся, так что тростник по обе стороны вздыбился, и сквозь него полились потоки черной водянистой грязи. Рот открылся и издал протяжный гулкий стон – голова высвободилась окончательно. Еще один стон перешел в протяжный вой. Чайка, пролетавшая над болотом, словно клочок бумаги, испуганно дернулась вверх – перед ней, будто стена утеса, внезапно возникла громада текучей грязи, с которой потоками лилась чернота - комья земли с тростником и кореньями, в которых извивались травяные змеи, и водяные полевки летели оттуда вниз, щурясь, попискивая и молотя передними лапами.

Черный силуэт величиной был как два или три слона. Казалось, это гигантский динозавр с головой гиппопотама восстает из доисторических пластов земли, поднимаясь на всех четырех лапах. Но вот он уселся на землю - и тут же силуэт стал похож на человека – невероятно огромного, но человека. Гигантские пальцы прошлись по волосам, отбрасывая куски грязи и тростника. Наконец, издав протяжный стон, урча и клокоча, громада поднялась во весь рост. Поистине исполинская, похожая на человека статуя из черной грязи, с завыванием запускавшая в волосы пальцы, возвышалась над безлюдным болотом.

Примерно на расстоянии полумили оттуда ученый-орнитолог, склонившись над гнездом выпи, держал в руках тело птицы – яйца, на которых она сидела, были совсем холодные. Он весь день провел в укрытии, всего в десяти футах оттуда, наблюдая за птицей в надежде, что птенцы вот-вот вылупятся - он знал, что им уже пора. Когда земля затряслась, так что задрожал фотоаппарат на треноге, он решил, что где-то далеко, наверно, взрывают карьер. А тот странный звук, наверно – это вой фабричной сирены. Он знал, что за городом, всего в двух-трех милях, находится фабрика. А как иначе это могло объясняться? Но когда тот гулкий вой раздался во второй раз, он увидел нечто куда более изумительное. Он уставился в окуляры бинокля: две большие мухи ползали по глазу выпи, сидевшей на гнезде. Потрясенный, он осознал, что птица мертва. Весь этот день, а может, и вчерашний тоже, он наблюдал за мертвой птицей. Это было важнее, чем какие-то звуки. Он выбрался из укрытия, вынул из гнезда мертвую птицу и ужаснулся: тельце было совершенно окоченевшим.

Он подумал, что надо бы взять яйца и птицу с собой, чтобы коллега-ученый исследовал их и выяснил, отчего они погибли – и тут вой послышался в третий раз - гораздо громче, чем прежде. В тот же миг болото затряслось, как огромное желе, и он решил: землетрясение! И вот откуда, наверное, вой сирены!

Его укрытие находилось недалеко от дороги, на краю холма, который выдавался в болота. Там росли развесистые ивы, из-за которых он не видел, что напугало цаплю и чайку. Но сама мысль о землетрясении его порядком встревожила. Уместив холодные яйца в ладони и зажав тело птицы подмышкой, он взял фотоаппарат и вернулся к машине, которую поставил тут же под ивами. Он открыл дверь машины – и землю снова тряхнуло.

По колее, оставшейся в траве, он выехал на дорогу недалеко от моста, с которого Люси наблюдала за угрем. Оттуда он свернул направо, по направлению к городу – и тут зрачки его расширились, а мысли лихорадочно заплясали: футах в ста от дороги стояла, покачиваясь, высокая черная башня – совершенно ни на что не похожая. Разве только на радио-башню – или может, на радар под камуфляжной сеткой. Башня двинулась – но он все искал разумное объяснение. Может, это мельница без ветрил, которую передвигают на новое место – перемещают ведь в Америке целые дома. А может, здесь идут киносъемки – может, снимают фильм ужасов – и ясно тогда, откуда те мерзкие звуки. Он просто не знал, что думать, и продолжал вести машину ей навстречу.

Но когда она вышла на дорогу прямо перед ним – он ударил по тормозам.

Ему предстало нечто невиданное – восставшее из болотной грязи – болотная тина, комья земли и спутанные стебли тростника все еще скользили по черному телу. Осознав, что это перед ним, он будто оцепенел. Волосы у него встали дыбом, и слезы чистого страха полились по щекам. Но он был фотографом – а ни один истинный фотограф не упустит свой шанс.

Схватив фотоаппарат, он выбрался из машины, снял с объектива крышку и приник к видоискателю.