Отфрид Пройслер - Гном Хёрбе и леший

Зимой даже днем в гномьих домах сумрачно. Свет льется в окна сквозь пелену снега. И все равно дома тепло и уютно. Вечера теперь наступали рано. Огонь потрескивал в печи. Пламя раскаляло железную заслонку и освещало комнату ровным розовым светом. По стенам бежали тени, то большие, то маленькие. Таинственные живые тени.

В эти часы гном и леший любили сидеть у огня и рассказывать друг другу разные истории. О приключениях в Дальнем лесу, об ужасных чудовищах, с которыми им довелось встречаться, о Плампаче, с которым лучше не встречаться. О том самом Плампаче, которого, как они знали, и на свете-то нет. Чего же его бояться? И все же было чуть страшновато. И они рассказывали истории одна другой страшней. А чем страшнейшем интересней. И если от рассказов по спине пробегали мурашки, то еще уютнее и надежнее казался их теплый дом, освещенный розовым мерцающим светом потрескивающего огня.

— Вот странность, — воскликнул Цвоттель, — леший знает, что нечего бояться, и все же иногда так хочется побояться! Чуть-чуть. Самую малость.

В этот раз Новый год приходился на понедельник. До него оставалось всего три дня. В пятницу вечером Хёрбе принес из кладовки последнюю ковригу хлеба. За окном поскрипывал мороз. Заледенелые звезды застыли над крышей. И снег посверкивал в свете луны мелкими звездочками.

После ужина Цвоттель вдруг потер нос и заявил:

— Что-то в носу щекотно. Будто внутри муравейник.

— А ты не простыл? — озабоченно спросил Хёрбе.

— Нет, нет, — успокоил его леший. — Просто мне кажется, что пахнет весной.

— Весной? Взгляни в окно, Цвоттель! На дворе зима в самом разгаре.

— Ты мне не веришь, Хёрбе? — обиделся леший. — Тогда поверь моему носу. Он чешется к перемене погоды.

И действительно, ночью погода изменилась. С юга подул теплый ветер. Тучи заволокли небо. Пошел дождь пополам со снегом.

Проснувшись утром, друзья услышали цоканье капель по дорожке.

— Ну, что? Можно верить моему носу? — торжествовал Цвоттель. — У лешего нюх на погоду!

За ночь снег перед дверью сделался мокрым, липким и вязким. Хорошо еще, что обедать Цвоттелю идти недалеко. Дитрих Корешок и Кайль Хромоножка жили по соседству.

— Может быть, все же останешься дома? — на всякий случай предложил Хёрбе. — Дитрих и Кайль догадаются, почему ты не пришел.

Цвоттелю такое предложение не понравилось.

— Что это ты меня отговариваешь, гном? — возмутился он. — Думаешь, в оттепель у лешего аппетит уменьшается? Леший ни перед чем не остановится. Леший знает цену хорошему обеду!

Под дождем Цвоттель отправился на обед. Под дождем он и вернулся обратно. Промок до костей, продрог, но был в прекрасном настроении.

— А вот и я! — крикнул он, хлопнув дверью.

Что-то грохнуло на крыльце. С крыши на землю шлепнулся громадный пласт снега. Все кругом таяло и текло.

— Ничего, гном! — весело сказал Цвоттель и многозначительно потер нос. — До утра будет таять, а потом наступит снова зима. Как и положено. Леший и его нос тебе это обещают.

Воскресным утром, когда Хёрбе собирался было развести огонь в печи, оказалось, что совсем нет тяги. Лучина и поленья никак не разгорались. Чадили и дымили. А дым не шел в трубу. Он клубами валил прямо в комнату.

«Наверное, в дымоход что-то попало», — расстроился Хёрбе.

Он поспешил к двери, распахнул ее и обнаружил, что перед ним выросла белая сверкающая стена. Ледяная стена. И на этот раз леший и его нос не ошиблись: грянул мороз. Мокрый снег, под которым притаился гномий домик, ночью прихватило морозом, и он заледенел.

— Придется пробивать лед, — сказал Хёрбе. — Иначе мы не выберемся отсюда.

Он достал кирку, ледоруб и лопату, позвал Цвоттеля:

— Эй, соня-засоня! Помоги мне прорубить выход из дома.

Он звал его, кричал, расталкивал. Наконец полусонный, вялый леший поднял голову.

— Что случилось? — спросил он, позевывая.

— Посмотри. Все вокруг замерзло. Печь не растапливается. Воду не разогреешь. Давай приниматься за дело!

И гном взмахнул киркой.

— Проклятье! — воскликнул он. — Лед крепкий, как скала!

Каждый раз кирка отскакивала от сверкающей глыбы.

Ледоруб тоже не помогал: он оставлял на ледяной стене сверкающие зазубрины.

Но Хёрбе не сдавался. Он рубил, колотил, скреб, пока не заболели руки.