В. Аникин - Палей и Люлех

— Много, дедушка! А требуется еще больше. Ведь с каждым днем на заводах наших, на колхозных полях все больше и больше машин работает. А сейчас на кубанской земле все тяжелые работы в колхозах за людей машины будут исполнять. Значит, много горючего потребуется… Вот и послали меня искать нефть…

Выслушал хлопца старичок, блеснул глазами из-под косматых седых бровей и говорит:

— Доброе дело задумали! Вижу, помочь тебе требуется. Знаю я одно заповедное место, где нефти сколько хочешь. Идем, укажу…

Очень удивился геолог, откуда такой неприметный старичок про нефтеносные места может знать. Удивился, но пошел за стариком, потому что видел — серьезный дед, такой даром слово не скажет.

Несколько часов шли. Старичок с виду хлипким казался, а как зашагал, так за ним еле угонишься. Даже в пот вогнал молодого геолога.

Дошли они до одной горной долины.

— Вот здесь, — говорит старик, — нефти сколько ни черпай, вовек не вычерпаешь… Самое мое заповедное место… Передаю я его Советской власти на доброе дело… Хватит теперь нефти и тракторам, и комбайнам, и другим машинам…

Сказал так старик, шагнул в кусты орешника — и был таков.

— Дедушка, погодите! — окликнул его геолог и побежал за ним. — Как звать-то вас?

А старика словно и не бывало — ни ветка под ногой не хрустнула, ни кусты не шевельнулись…

Стали в этой долине разведку производить — и точно, нашли запасы самой лучшей нефти. Теперь там промысла выросли — не меньше сотни вышек нефтяных стоит, поселок целый построен…

А старик Горовик, говорят, и теперь в наших горах появляется. То залежи железа нашим советским людям укажет, то скажет, где медная руда хранится.

Много у него по горам разных заповедных кладов для добрых хозяев спрятано…

Небось слыхали, как в прежние времена день духов праздновали. В тот день под вечер только старики да малые детишки дома оставались, а все, у кого хоть искорка в сердце осталась, спешили в бор сосновый к озерцу, к дальней мельнице. Костры там пылали, летели от костров в небо искры, смешивались те искры с звездами яркими и было еще светлее у озерца. Девки статные да красивые хороводы водили, парни через костры прыгали, а там, где более всего народ толпился, — пляс удалой шел. А где плясуны, там и Гошка Дубов — мастеровой с фабрики хрустальной. Коль Гошка входил в круг, то и девки свои хороводы бросали: посмотреть было на что. Бывало, пойдет с перекатами, с перехватами, рук и ног не видать. Пляшет и в этот раз Гошка, а сам по сторонам поглядывает: какую бы девку в круг вызвать? — думает. Смотрит, стоит девица, не видал ее раньше мастеровой. И подумать Гошка не успел, приглашать ее в круг аль нет, а ноги уж сами поднесли парня к девке. А она стоит, глаза опустила, платок в рученьках теребит. Так, может, и стояла бы, да вытолкнули ее в середину круга. И ожила тогда дева. Взмахнула платком, вскинула голову, уколола Гошку взглядом и пошла по кругу, будто лебедь-птица. Тихо идет, плавно, а Гошка вкруг нее кочетом ходит. Фабричные кричат:

— Покажи, Гошка, наших. Пусть знают!

Пляшет парень с девицей незнакомой и устали не знает. Хорошо, балалаечник устал и замолк… Кончился пляс. Гошка к дружкам кинулся, спрашивает:

— Что за девка-то будет, с коей плясал?

— Горничная хозяйская, — отвечают дружки, — Анной звать будто бы.

Прошло с того дня уж больше месяца, а у Гошки каждодневно с утра до вечера одна мысль: как увидеть Анюту — горничную из дворца хозяйского. Мастеровых-то ко двору мальцовскому близко не подпускали. Раза два видел Гошка Анюту в церкви, да подойти не решался.

«Нужно ей о себе какой-то знак подать», — решил парень.

А на другой день, в гуте работая, стал из стекла куклу делать. Сам над стеклом колдует, а все об Анюте думает. Лицо ее ему вспоминается, брови, глаза, коса русая до пояса и сарафан бирюзовый…

Сделал Гошка куклу, смотрит, а она ну как ни есть на Анюту похожа, и не думал так сделать — само вышло.

«Только чего-то чуточку не хватает, — подумал парень, — ах, вот оно дело-то в чем! Руки по-другому надобно сделать». И сделал. Стоит Анюта стеклянная в сарафане бирюзовом, одна рука крендельком в бок упирается, а вторая — с платочком, будто шея лебединая, вверх тянется.

— Ну вот теперь уж совсем Анюта, — вздохнул Гошка.

Был у мастерового средь прислуги мальцовской знакомый дед — конюх.