Но тут мне вспомнилось здравое рассуждение моего отца, и оно меня подбодрило. «Не бойся призраков, мой милый Джон, — говорил отец, — пока они не ущипнули тебя своими крючковатыми пальцами. Со мной этого до сих пор не случалось. Все призраки, которых мне пришлось видеть, знай себе летали да болтали — ну что твоя бабочка или соловей. Это были истинные джентльмены, совершенно никчемные и совсем не алые, и, казалось, им так же скучно в другом мире, как когда-то было в этом…»
Я взял себя в руки, с бьющимся сердцем взобрался на четвертый этаж и, толкнув шаткую дверь, очутился на чердаке.
Последние лучи дневного света, проникавшие через маленькие оконца, придавали какие-то непонятные очертания груде странного старья, накопившегося здесь от многих поколений, вдыхали в него какую-то меланхолическую и тревожную жизнь. Опутанные паутиной, здесь вперемешку валялись: выброшенная мебель, которую, очевидно, втащили сюда по витой лестнице, сломанные игрушки, допотопная швейная машина, старые чемоданы и баулы, пустые пузырьки из-под микстур, покореженные чайники и разбитые лампы, поношенные платья из всех приходов и даже гипсовый бюст римлянина с отбитым носом…
Захлопнув за собой дверь, я бросился на ворох пыльного тряпья и, горюя о своем несостоявшемся ужине, незаметно уснул.
* * *
Разбудила меня, наверное, тишина. Дождь перестал барабанить по черепице над моей головой; умолк и гром, и вообще всякие звуки. В очистившемся от облаков небе сверкала полная луна, освещавшая успокоенную природу, где, казалось, нет следа ни людей, ни зверей. Всеобщий покой был таким глубоким, что я не решился надеть башмаки и в одних чулках, бесшумно, как краснокожий в своих мокасинах, подкрался к окну, чтобы поглядеть на окрестности.
Открывшийся передо мной в мягком лунном свете вид был прекрасен. В самом низу, как раз под моим окном, сад подходил к озеру, заключенному в оправу гор. Увидев Полярную звезду, я понял, что фасад замка, смотревший на озеро, выходил на север. Я обследовал свои владения, выглядывая то в одно слуховое окошко, то в другое. На востоке виднелись мощные хребты Грампианских гор, но с других сторон рельеф немного понижался и на залитом лунным светом зеленом фоне темнели пятна крыш каких-то деревень. До сих пор я прозябал в унижении, а теперь вдруг вознесся над всей территорией графства на высоту самой высокой башни замка!
Но меня терзал неутолимый голод…
Связав шнурками свои башмаки, я повесил их на шею и, прихватив свой узелок, направился к кухне.
Я очень надеялся воспользоваться тем, что проснулся среди ночи, и, подкрепившись, выбраться из Малвенора. Днем меня бы тут же схватили. Но под покровом темноты наверняка нетрудно было незаметно пробраться до ограды парка, а потом перелезть через нее, вскарабкавшись на дерево.
В таких размышлениях я приблизился к буфетной. Несмотря на лунный свет, который, впрочем, уже бледнел, возвещая приближение зари, в замке было очень темно, и чтобы лучше увидеть разносолы, которые мне предстояло отведать, я чиркнул спичкой…
Какое разочарование! Буфетная была пуста!
Тщетно шарил я вокруг сначала при свете спичек, а потом и огарка свечи, которую нашел в шкафу, я снова и снова убеждался в печальной действительности… Ящики были полны фарфоровой и стеклянной посудой, столовыми приборами, пряностями и приправами, но никаких следов хотя бы маленькой баночки варенья. Из съестного в роскошной кухне нашелся только обернутый полотенцем кусок сырого бараньего окорока, да несколько сухих корок на дне хлебницы.
Полив наименее черствую из них оливковым маслом, я с грустью ее сжевал. Небо уже наказывало меня за мое гурманство.
Большие часы с маятником показывали половину пятого утра. Пора было уносить ноги из этих мест, где я мог умереть голодной смертью, как Тантал [20] [20] Тантал — в греческой мифологии царь, обреченный богами на вечные «танталовы» муки: стоя по горло в воде и видя свисающие с дерева плоды, он не мог утолить голод и жажду, так как вода уходила из-под его губ, а ветви с плодами отстранялись.
среди искушений.
Но потайной ход на первом этаже, который днем, очевидно, служил черным ходом, теперь был перекрыт — дверь заперли на ключ, а ключа в замке не оказалось. В носках, со свечой в руке, прокрался я через пустые и безмолвные покои к двустворчатым дверям кордегардии… Они тоже оказались на запоре!
Очевидно, лорд Сесил опасался, как бы какой-нибудь лакей или кухарка не воспользовались потемками, чтобы сбежать с его вермелевым молочником или натворить каких-нибудь других беззаконий.
Читать дальше