Коринна Бий - Альпийские сказки

Она жалобно заблеяла, теребя мой передник.

— Ты обозналась, — сказала я и дала ей соли.

Но она снова ухватила зубами передник и потянула меня из дому с такой настойчивостью, что я, накинув пальто, пошла за ней.

Козочка двинулась вниз по заснеженной дороге, аккуратно ставя копытца в свои прежние следы. Когда я останавливалась, она оборачивалась и снова принималась блеять. Так что я, чрезвычайно заинтригованная, продолжала следовать за ней.

Некоторое время мы шли лесочком среди сосен и лиственниц. Зелень сосен с наветренной стороны поседела от снега, а земля была рыжей — столько хвои осыпалось с лиственниц. Вскоре мы вышли к горным пастбищам, где по склону лепились друг над другом шесть или семь пастушьих хижин. Все они пустовали, кроме одной, к которой и привела меня козочка. Она толкнула рожками дверь, как до этого у меня; дверь сама собой отворилась.

В хижине была женщина, склонившаяся над колыбелью. Она плакала.

Личико у ребенка было совсем белое, сомкнутые веки не вздрагивали. Я сперва подумала, что он мертвый. Но он дышал. Мать сказала мне, что ребенок очень болен и она не может от него отойти. А она здесь одна. Вот и послала козочку за помощью.

Я ободрила ее как могла, поскорее вернулась в деревню и оттуда позвонила врачу. Несмотря на гололед и угрозу лавин, он пришел и спас ребенка.

Но козочка каждый день приходила и стучалась в мою дверь. Я соорудила ей вьюк, в который клала лекарства и провизию. На Рождество я добавила к этому кое-какие игрушки для ребенка. И мне пришло в голову выкрасить ей рожки жидкой позолотой, которой обычно золотили орехи для елки, а на шею повесить красивый колокольчик. И козочка, очень гордая, отправилась обратно.

Люди, которые раньше ее не видели, только диву давались, столкнувшись с ней на горной тропе. Они думали, что это им привиделось, и всем рассказывали, что встретили Рождественскую Козочку.

Так это имя за ней и осталось. Теперь это хитрющая старая коза с профессорской бородкой, но она больше не разгуливает по заснеженным тропам, а чтобы вызолотить ей рога, понадобилась бы, я думаю, целая банка краски.

-чаггата! Ч-чаггата!

Они появляются, откуда ни возьмись, со своими деревянными личинами. В козлиных, козьих или бараньих шкурах, подпоясанных коровьим ошейником с бубенцом.

Они бегают, прыгают, пляшут, а бубенцы звенят.

У них косые глаза, кривые, остроконечные, крючковатые носы, искаженные гримасой, или смеющиеся рты с бычьими зубами.

Можно подумать, это какие-то люди-звери, люди-бесы. Они разгуливают по улочкам поодиночке, по двое или целыми компаниями.

— Ч-чаггата! — кричат дети.

Дети глазеют на них, бегают за ними хвостом, любят их. Дети боятся масок. Дети любят бояться.

Как-то раз из леса вышла маска. Дети задрали головы. Задрать пришлось изрядно: маска была выше самых высоких елей…

— О!..

Маска спускалась с горы прямо к ним. Вокруг огромного деревянного лица фиолетового цвета колыхалась шевелюра из лисьих хвостов. Чтобы прикрыть тело, потребовалось сшить вместе шкуры по меньшей мере четырех бурых баранов и четырех черных коз, а бубенец на поясе был размером с церковный колокол.

Как он звонил! Как звонил!

Вся деревня собралась на площади.

— О!.. О!.. — повторяли родители. И больше ничего не могли сказать, потому что их била дрожь.

Огромными шагами Маска подходила все ближе и ближе. Вот она вступила в деревню. Мужчины, женщины, дети мигом попрятались по домам. Они заперли двери на все замки и только украдкой подглядывали в окошки.

Раздался ужасный треск. Это великан уселся на крышу одного из домов. Старуха Аполлина и ее дочка Мария выкатились из него, как две мышки.

Великан рассмеялся толстым голосом. Он протянул руку к чаше фонтана, выломал ее, полную воды, приподнял, как забрало, свой фиолетовый деревянный подбородок и стал пить.

Хлюп, хлюп, хлюп…

Он запустил руку в погреб Аполлины, вытащил сыр, круглый, как луна, и съел его. Он запустил руку в дымоход, снял три вяленых бычьих окорока и подвесил к своему поясу. Потом пошел обратно к лесу. Его рыжая шевелюра долго еще пламенела над вершинами деревьев. Наконец он скрылся где-то высоко на горе.