Нил Шустерман: Глаза Мидаса-младшего

— И что? — спросил Хэл.

— А вот что, — сказал мистер Киркпатрик. — Около века тому назад два астронома открыли кое-что невероятное. Они обнаружили, что дважды в году, на восходе, кончик тени Божьего Гномона указывает как раз на Трон Сатаны.

— И когда же? — спросил Джош.

— Я знаю! — выпалил Кевин. — «На границе дня и тени». Должно быть, имеется в виду весеннее и осеннее равноденствие. Это единственное время, когда и день, и ночь длятся двенадцать часов.

Учитель улыбнулся широкой улыбкой шамана.

Джош саркастически ухмыльнулся в ответ:

— Как удо-о-о-обно, что завтра как раз двадцать первое сентября, день осеннего равноденствия. Признайтесь, мистер Киркпатрик, — это все ерунда, верно?

— Да! — с облегчением согласился Бертрам. — Я знал это. Знал с самого начала.

— Может быть, — сказал учитель. — А может быть, и нет. — С этими словами он поднялся и вылил в огонь ведро воды. — Сладких снов! — пожелал всем мистер Киркпатрик, когда дым с шипением вознесся к небесам.

Луна высунула свое круглое лицо из-за Божьего Гномона, отбросив на лес угольно-черную тень горы.

В небе было больше звезд, чем Кевин когда-либо видел. Достаточно, чтобы небо казалось невозможно глубоким, а вселенная — невероятно огромной. В прошлом году мальчик делал десятистраничный доклад о вселенной. Где-то там, на краю пространства, скрывались сверхновые звезды и квазары. В каждой галактике были миллионы звезд, а самих галактик было больше, чем людей на Земле. Сама мысль об этом могла заставить человека осознать незначительность собственных проблем.

Любого человека. Кроме Кевина.

— Ты заходишь или как? — спросил Джош. Он уже удовлетворил свой интерес к величию природы и сидел в их маленькой палатке, читая комиксы. Палатка постепенно наполнялась комарами и мотыльками, кружившими вокруг фонарика. Мидас, стоявший у самого входа, оставил его открытым.

Кевин не мог повернуться к горе спиной: его преследовало ощущение, что гора смотрит на него. Легкий ветер шелестел листвой, и мальчик представил себе, что, если бы гора была живой и могла дышать, она бы производила именно такие звуки.

«Посади свое воображение на привязь, — сказал у него в голове голос мамы, — прежде чем оно тебя куда-нибудь утащит».

Мечтатель вышел из оцепенения и полез в палатку.

— Только послушай! — сказал Джош, переворачивая страницу журнала комиксов. — Стероидного Мстителя засосало в черную дыру, он попал на сорок лет назад и случайно убил своего отца.

— Не может быть, — сказал Кевин. — Тогда он бы не родился.

— В том-то и штука! Теперь он может родиться только в том случае, если сам станет своим отцом.

— Жестоко! То есть ему придется жениться на собственной матери.

Джош пожал плечами:

— А нечего шутить с пространством и временем!

Кевин застегнул сетку от комаров. Размышляя о событиях прошедшего дня, мальчик поймал себя на мысли, что тоже хочет, чтобы его затянуло в черную дыру и выбросило в какой-нибудь совсем другой вселенной. Он забрался в спальный мешок и уставился в потолок, гадая, видит ли его гора сквозь тонкий синий винил.

Мечтатель лежал на спине, и его мозг жгла идея, которой вскоре понадобилось вырваться наружу через его рот:

— Я залезу на гору, — сказал Кевин, еще не понимая, что не шутит.

— Мечтай! — сказал Джош, возвращаясь к своим комиксам.

На этом бы и остановиться, но мысль грызла не хуже боли в глазу и губах. Не хуже насмешек однокашников, до сих пор звучавших в голове.

— Прямо сейчас и залезу, — сказал Кевин, — и плевать, что меня накажут. К восходу я буду там — стоять на вершине и махать вам всем рукой. Я даже покажу Бертраму средний палец.

Джош направил свой фонарик другу в лицо, и тот зажмурился.

— Ты что, серьезно?

— Если хочешь, присоединяйся! — отозвался мальчик.

Джош задержал луч фонарика на лице Кевина еще на секунду и выключил его, когда друг так и не рассмеялся. В темноте палатка казалась гораздо меньше, а их слова — гораздо весомее.

— Ты думаешь, история мистера Киркпатрика была правдой?

— Не знаю. Но проверить можно только одним способом — оказаться там на рассвете. На границе дня и тени.

Джош обдумывал это целую вечность:

— Почему ты этого хочешь? — спросил он наконец.

Кевин пожал плечами:

— Потому что могу, — сказал он. Но это было не так. — Потому что никто не думает, что у нас хватит пороху, — добавил он. Но это была только часть правды. Здесь было что-то гораздо большее. Оно имело отношение к тому, как гора смотрела на него, словно не хотела оставлять в покое. Ее темный склон обладал тяготением, которое прямо-таки тащило мальчика к себе.