Элинор Портер - Поллианна взрослеет

– Люблю ли я людей?

– Да, я имею в виду, людей вообще. Каждого и любого.

– Нет, Поллианна, я не могу так сказать, – холодно ответила миссис Керю, хмуря брови.

Смешинки исчезли из глаз миссис Керю. Подозрительный взгляд ее остановился на Поллианне. Миссис Керю говорила себе: «Сейчас я услышу проповедь номер один. Думаю, о том, что не следует сторониться ближнего, что-нибудь в стиле моей сестренки Деллы!»

– Не любите? Ой, а я люблю, вздохнула Поллианна. Знаете, они все такие славные и такие разные! А в вашем городе их должно быть страсть как много – очень славных и очень разных. Ох, вы не представляете, как я рада, что приехала! Правда, я уже заранее знала, что буду довольна, как только узнала, что вы сестра мисс Уэтерби. Я люблю мисс Уэтерби, поэтому знала, что вас тоже полюблю. Потому что вы должны быть похожи, раз вы сестры, хоть вы и не близнецы, в отличие от миссис Джонс и миссис Пек. Хотя те тоже не абсолютно одинаковые, благодаря бородавке. Держу пари, впрочем, вы не знаете, о чем идет речь. Но я вам расскажу…

Так случилось, что, вместо проповеди на тему общественной этики, услышать которую она так опасалась, ошарашенная миссис Керю выслушала всю историю бородавки на носу некой миссис Пек из Женского благотворительного общества.

К моменту завершения рассказа лимузин повернул на Комонвелт-авеню, и Поллианна немедленно начала выражать возгласами свое восхищение красотой улицы, на которой «просто посередине, по всей длине, тянется из конца в конец такой замечательный сад» и которая, по убеждению девочки, была намного приятнее «всех этих узких коротких улочек».

– Я думаю, каждый хотел бы жить на такой улице, – возвышенно подвела она итог своим рассуждениям.

– Очень вероятно, но вряд ли такое возможно, – заметила миссис Керю, поднимая брови.

Поллианна, ошибочно приняв эту мину за выражение досады по поводу того, что сама миссис Керю не проживает на этом живописном бульваре, поспешила внести поправки в свое мнение.

– Конечно, нет, – подтвердила она. – Но я и не имела в виду, будто узкие улочки чем-то хуже. Даже лучше! По крайней мере, не надо далеко ходить, чтобы одолжить яиц или набрать воды у соседей напротив. А еще…

– Ах! Но вы именно здесь живете? – перебила она сама себя, когда машина остановилась перед импозантным крыльцом дома миссис Керю. – Вы в этом доме живете, миссис Керю?

– Конечно, здесь, а где же еще? – немного раздраженно сказала хозяйка дома.

– Ой, вы должны быть очень довольны, что живете в таком совершенно превосходном месте! – воскликнула девочка, выскакивая на тротуар и радостно оглядываясь вокруг. – Ведь вы довольны?

Миссис Керю ничего не ответила. Она вышла из лимузина мрачная и насупленная.

Во второй раз за последние пять минут Поллианна поспешила исправить сказанное слово.

– Я, конечно же, не имела в виду такое греховное удовольствие, как гордыня, – объясняла она, беспокойно ища взглядом лицо миссис Керю. – Возможно, вы так же меня поняли, как в свое время поняла подобные мои слова тетечка Полли. Но я не имела в виду такое удовольствие, когда вам приятно оттого, что вы имеете то, чего нет у других, а такое удовольствие, когда вам хочется кричать от радости и хлопать дверью… хотя так поступать невоспитанно, – закончила она свою речь, раскачиваясь на носках своих туфелек.

Шофер, пряча улыбку, занялся машиной. Миссис Керю, губ которой улыбка так и не коснулась, двинулась по каменной лестнице к входной двери.

– Поллианна, пойдем, – твердо сказала она.

Пять дней спустя Делла Уэтерби получила от сестры письмо, которое с радостным нетерпением тут же распечатала. Это было первое письмо со времени приезда Поллианны в Бостон.

«Дорогая сестра! – писала миссис Керю. – Дорогая Делла, почему ты не предупредила меня, чего следует ожидать от этого ребенка, когда уговаривала взять ее? Она сводит меня с ума, а отрядить ее домой я уже тоже не могу. Трижды пыталась, но каждый раз, прежде чем я успевала что-нибудь сказать, она останавливала меня, рассказывая, как хорошо ей у меня живется, и как она рада, что приехала, и как мило с моей стороны, что я позволила ей пожить у себя, пока ее тетка в Германии. После таких слов как я могла бы заявить: «Возвращайся домой, я тебя здесь не хочу видеть»? Но самым абсурдным остается то, что ей, похоже, и в голову не пришло, что она может быть здесь нежеланной. А я, похоже, не могу ей даже намекнуть.

Конечно, если она начнет читать мне проповеди или учить искать личные благословения, я моментально отряжу ее домой. Я сразу тебе говорила, что терпеть такого не стану. И не потерплю. Дважды или трижды мне уже казалось, что она собирается начать (проповеди, я имею в виду), но каждый раз она выдавала какую-нибудь вздорную байку о дамах из своего Женского благотворительного общества. Таким образом, ей до сих пор удается избежать изгнания домой.